Volume IX: The Age of Voltaire

Джордж Беркли, прославившийся в философии в 1709-13 годах, прислал из Род-Айленда свой вклад в дебаты в книге "Алкифрон, или Философ-минутщик" (1733), диалоге, искрящемся смелыми мыслями и ярким стилем. Алкифрон описывает себя как вольнодумца, который прошел путь от латифундизма к деизму и атеизму; теперь он отвергает всю религию как обман, практикуемый над людьми священниками и магистратами; он отказывается верить во что-либо, кроме чувств, страстей и аппетитов. Эфранор, поддерживая Беркли, предупреждает деистов, что их доктрина ведет к атеизму, а атеизм приведет к краху морали. Возможно, есть несколько хороших атеистов, но не приведет ли их доктрина, если ее примут массы, к распутству и беззаконию? Скептики религии должны быть скептиками и в отношении науки, ведь многие утверждения ученых, как и в высшей математике, совершенно не поддаются доказательствам наших органов чувств и не поддаются нашему пониманию. Конечно, доктрина Троицы не более непостижима, чем квадратный корень из минус единицы.

Уильям Уорбертон был не тем человеком, который опирался бы в своей вере или церковных доходах на столь хрупкое основание, как сурды Беркли. Получив образование юриста и приняв сан англиканского священника, он пробивался сквозь теологические джунгли со всей бдительной находчивостью юридического ума. Возможно, он больше подходил для армии, чем для адвокатуры или сукна; он жаждал сражений и вряд ли мог заснуть ночью, если днем не зарубил какого-нибудь противника. Он описывал свою жизнь как "войну на земле, то есть с фанатиками и либертинами, против которых я объявил вечную войну, как Ганнибал против Рима, у алтаря".31 Его дротики летали далеко и широко, а когда кончались враги, он убивал друзей. Он дал лаконичные описания своих современников: Джонсона, злобного и наглого задиру; Гаррика, чей "смысл, когда он отклоняется от него, больше похож на чепуху"; Смоллетта, "бродячего шотландца", который "пишет чепуху в десять тысяч раз сильнее"; Вольтера, "негодяя", погрязшего в "самой грязной раковине вольнодумства".32

Его огромный двухтомный шедевр вышел в 1737-41 годах под названием "Божественное наследие Моисея, продемонстрированное на принципах религиозного деиста" (The Divine Legation of Moses Demonstrated on the Principles of a Religious Deist). Его аргументация была оригинальной и уникальной: Вера в будущее состояние награды и наказания (как соглашались многие деисты) необходима для социального порядка; но Моисею удалось организовать жизнь евреев к процветанию и нравственности без этой веры; это чудо можно объяснить только божественным руководством Моисея и евреев; поэтому миссия и законы Моисея были божественными, а Библия - словом Божьим. Уорбертон считал, что эта демонстрация "не дотягивает до математической уверенности".33 Его коллеги-богословы были не совсем довольны его мнением о том, что Бог провел евреев через 613 законов и четыре тысячи лет, не дав им понять, что их души бессмертны. Но пылкий автор заполнил свои страницы такими учеными рассуждениями о природе морали, о необходимом союзе церкви и государства, о тайных религиях и ритуалах древности, о происхождении письменности, о значении иероглифов, о египетской хронологии, о дате написания Книги Иова и об ошибках вольнодумцев, антикваров, ученых, историков, социниан, турок и евреев, что вся Англия ахнула от веса и размаха его эрудиции. Уорбертон продвигался от битвы к битве - против Крусаза, Теобальда, Болингброка, Миддлтона, Уэсли, Хьюма - к прибыльной и удобной епископской кафедре Глостера.

Джозеф Батлер был менее жестким, но более тонким: человек большой мягкости, скромности и доброжелательности, он глубоко страдал от осознания того, что религия, которая помогла отучить европейскую цивилизацию от варварства, подвергается испытанию на жизнь. Он был потрясен популярностью гоббсовского материализма в высших слоях общества. Когда в 1747 году ему предложили архиепископство Кентерберийское - церковный примат Англии, - он отказался от него, сославшись на то, что "уже слишком поздно пытаться поддержать падающую церковь".34 В 1751 году он выразил свою тревогу по поводу "общего упадка религии в этой стране.... Влияние ее все больше и больше ослабевает в умах людей.... Число тех, кто исповедует себя неверующими, растет, а вместе с их числом растет и их рвение".35 Словно предчувствуя, что народ может страдать духовной амнезией из-за отказа от своего религиозного и нравственного наследия, он удивил своего друга Дина Такера вопросом: не может ли нация, равно как и отдельный человек, сойти с ума?