Вольтер

Словом, Аруэ-младший встретил в «Тампле» лучшее, чем располагала тогда Франция в сфере мысли. Вероятно, без «Тампля», как и без коллежа Луи ле Гран, он не стал бы Вольтером. «Исторический и критический словарь» его воспитал, но с автором он не смог познакомиться лично. Будучи протестантом, тот давно уже жил в Голландии, где преподавал в Высшей школе, и умер в 1706 году. О Пьере Бейле постоянно говорили в кружке.

И не меньше — о замечательной женщине, которую они называли своей мадонной, — Нинон де Ланкло. Она окончила свой долгий и славный век годом раньше, чем Пьер Бейль. А Вольтер назвал себя ее наследником, когда много позже — в 1751-м — написал биографию Нинон, очень далекую от «альковной истории», в духе которой чаще всего вспоминали о знаменитой куртизанке. И наследником ее считал себя вовсе не потому, что она завещала десятилетнему тогда мальчику, сыну своей недавно скончавшейся приятельницы мадам Аруэ и своего нотариуса, в награду за живость и поэтическое дарование две тысячи франков на покупку книг… Наследником — в смысле духовном.

Это аббат де Шатонеф, один из ее возлюбленных, представил знаменитой куртизанке и покровительнице муз своего воспитанника.

Судьба ее была поистине удивительной. Дочь свободомыслящего и просвещенного дворянина Анри де Ланкло, воспитанная отцом в духе эпикурейской философии, получившая благодаря ему прекрасное образование, пикантная и привлекательная, Нинон предалась любви в семнадцать лет, еще в родительском доме, и предавалась ей чуть ли не до самой смерти. Среди ее многочисленных любовников называли принца Конде, самого кардинала Ришелье, Рамбулье, Ларошфуко, Севинье, герцога Шатрского, Сент-Эвремона. Со многими из них ее связывала близость и духовная. Она давала полезные советы Мольеру.

Франсуа Мари разделял преклонение перед ней старших членов «Тампля», и на долгие-долгие годы Нинон де Ланкло стала для него идеалом свободной любви, олицетворением протеста против ханжества, именующего себя добродетелью. Уже не Аруэ-младший, но Вольтер не только написал ее биографию, но и сделал прототипом положительной героини своей комедии «Поверенный», $де честность и бескорыстность куртизанки противопоставлены жадности богатого банкира.

Но и сам кружок произвел на него ошеломляющее впечатление. Юный Франсуа Мари был прямо-таки заворожен, покорен тем, что здесь говорилось походя. За ужинами «Тампля» господствовали скептическое отношение к религии и официальной нравственности, политически-оп-позиционные настроения.

И самое главное — среди этих аристократов-вольнодумцев юноша сразу почувствовал себя своим. Аруэ, казалось ему, он был случайно обязан только тем, что появился на свет. (В этом, как мы узнаем позже, Франсуа Мари имел тоже основания сомневаться.) А сам он такой же грансеньёр-либертен, как все члены «Тампля». Поэтому неофит кружка считал совершенно естественным держаться наравне с принцем Конти за ужином, где каждый старался превзойти другого умом и отвагой суждений. Раз здесь все принцы и поэты, а он поэт, значит, и он — принц.

Пусть среди аристократов по крови думать подобным образом было легкомысленно, но сам Конти, наиболее высокопоставленный среди всех либертенов, так молод, так остроумен и вовсе не собирается разрушать убеждения Франсуа Мари, что поэт и принц то же самое.

Судя по всему, молодой стихотворец, парировавший любой словесный удар всегда бывшим у него наготове экспромтом, к тому же с вполне приличными манерами, пришелся в обществе ко двору. Пусть большинство его членов были людьми пожилыми, жизненным девизом им служило наслаждение. А если так, различие в возрасте между ним и маркизом де Комартеном не имело значения, как думал Франсуа Мари, не имело значения и то, что он сын чиновника, человека третьего сословия, несмотря на купленный отцом герб… Пройдет еще немало лет, пока палочные удары лакеев кавалера де Роана, предательство герцога де Сюлли и других вельможных друзей откроют ему истинную цену их демократизма, заставят понять, что они-то отнюдь не считают поэта равным принцу.

Позже поймет он и истинную цену их вольнодумства. Зачитываясь «Историческим и критическим словарем», автор которого станет одним из главных духовных отцов Вольтера, либертены «Тампля» недостаточно делали для распространения вольнодумных идеи, борьбы с католической церковью и старым порядком.

Пока же Франсуа Мари изо всех сил старается заставить их не замечать, что он еще почти ребенок. Больше всего заботится он, как бы не отстать от старших членов общества в смелости суждений, пикантной приправе к блюдам и закускам. Они хвалят его стихи, пока еще такие же легковесные, как их собственные, — добавим мы от себя — прекрасно. Смеются его шуткам — того лучше. Дни и ночи пропадает Франсуа Мари у Сюлли и других либертенов, если они не собираются в это время в замке Тампль.