Волнолом

— Чтобы направить через них поток света. И если бы существовал способ сохранить им при этом жизни, я, поверьте, была бы счастлива. Они достойные люди и не сделали мне ничего плохого. Безвинные жертвы. Но, к моему глубочайшему сожалению, иначе было нельзя.

Она говорила спокойно, с искренней убеждённостью. И от этого Генриху стало по-настоящему страшно. Он скрипнул зубами, взял себя в руки.

— Куда направлялся поток? На какую цель? И почему именно через этих людей?

— Слишком много вопросов, Генрих. — Она обворожительно улыбнулась. — Согласитесь, если все заранее объяснить, то будет неинтересно. Ваши коллеги-ищейки утратят стимул.

— Это для вас игра?

— Это дело всей моей жизни. И оно ещё не закончено, поэтому извините — ответов пока не будет. Просто знайте — я стараюсь не только и не столько ради себя.

— Ради кого тогда?

— Ради таких, как мы с вами, Генрих.

«Фаворитка» подошла, прикоснулась к его плечу. И опять Генрих был уверен — она не заигрывает, не пытается задурить ему голову, а действительно хочет нечто донести до него. Спросил:

— Что значит — «таких, как мы»?

— Я говорю о тех, для кого светопись — не развлечение, не халтура, позволяющая заработать на хлеб, и не разменная монета в политике. О тех, для кого светопись — это дверь, ведущая в новый мир, на ступеньку выше.

— Вы меня с кем-то спутали. Я не владею светописью.

— Нет, Генрих, не спутала. Я же вижу — вы прекрасно поняли мою мысль.

— А я вижу перед собой сумасшедшую, которая убивает людей. И самое лучшее, что сейчас можно сделать, это отвести вас в контору. — Он ухватил её за плечо. — Чтобы кошмар закончился.

— Увы, Генрих. От визита в контору я вынуждена пока отказаться.

Она подняла свободную руку и провела указательным пальцем перед его лицом сверху вниз. Будто желала начертить прямо в воздухе вертикальный штрих — символ «лёд», одиннадцатую руну старшего алфавита. Генрих почувствовал, что не может пошевелиться. Даже выругаться не получилось — язык будто примёрз к гортани.

— Все хорошо, не пугайтесь. — «Фаворитка» ободряюще кивнула ему. — Вам понятен смысл этой демонстрации? Ах да, простите, говорить уже можно.

— Понятен…

— Тогда можете разжать пальцы и отпустить меня.

Генрих отдёрнул руку и уставился на Сельму во все глаза. То, что она сейчас сделала, было невероятно.

Чтобы задействовать светопись, требуется носитель, твёрдый материал — дерево, металл, камень. На поверхности делаются насечки, которые удержат чернильный свет. На этой аксиоме построен весь теоретический курс, вся система преподавания. А «фаворитка» играючи обошла ограничение — буквально на пустом месте. И так же легко отменила действие. Это ведь…

Да, вот именно.

Это то, чего пытались добиться в ходе того приснопамятного эксперимента — под наблюдением лучших специалистов, с использованием всех ресурсов конторы. С добровольцами творили такое, что четверо из пяти вскоре сошли с дистанции. Остался лишь Генрих. Он боялся тогда, что сдохнет, валялся в полубреду, и всё же услышал однажды, как кто-то из наблюдателей произнёс недоверчиво: «Качественный скачок».

А на следующий день его величество дал отбой. Решил, что страна к таким вещам ещё не готова. И сейчас, глядя на Сельму, Генрих подумал, что, возможно, король был всё-таки прав.

— Как? — спросил он. — Как ты этому научилась?

— Я просто поняла главное. Надеяться можно лишь на себя. Надеяться и терпеть — и тогда получится то, во что другие не верят. Пусть даже для этого потребуются годы.

— Ты трансформировала свой дар в одиночку? Без посторонней помощи? Знаешь, мне с трудом в это верится. Кто-то должен отслеживать со стороны, корректировать…

— Правда? Ладно, давай сравним. У тебя имелись такие корректировщики, целая свора. И чем они тебе помогли? Будь честен сам с собой, Генрих. Тебя оскопили. Без дара ты просто огрызок, червяк, который боится выползти за порог. Последние двадцать лет ты не живёшь, а в лучшем случае существуешь.

— Тебе кажется, что ты хорошо меня знаешь?

— Я знаю о тебе более чем достаточно. Ты очень помог мне — я, глядя на тебя, поняла, каких ошибок следует избегать, чтобы жизнь не пошла насмарку. В этом смысле ты был моим маяком. Я думала о тебе каждый раз, открывая канал.

Генриху сразу вспомнились слова генерала, произнесённые на месте убийства: «Вас тут не было, это ясно. Была словно бы мысль о вас». Ну да, при таком расходе энергии даже мысль обретает реальный отсвет.

И кстати, о побочных эффектах.

— Объясни про чертополох. Почему он прорастает там, где ты побывала? У профессора — просто джунгли. Или ты настолько свихнулась, что специально его выращивала?

Она поморщилась:

— Генрих, ну что за глупости? Ты и сам догадываешься, что в доме он материализовался случайно. И нужен был совсем не для этого.

— А для чего?

— Это символ, на который замкнут канал. Простой, но изящный ход, который, признаюсь, тешит моё тщеславие. Невзрачный цветок, способный сотворить нечто из ряда вон выходящее.

— Не понимаю.

— Поймёшь и оценишь, увидев целиком всю картину. Потерпи, я ведь обещала, что осталось недолго.