Волнолом

В другой ситуации Генрих решил бы, что над ним издеваются, но ректор разговаривал так со всеми. Он, ректор, вообще любил поболтать. Книг у него в кабинете было подозрительно мало, зато стены были увешаны фотографиями с бесконечных симпозиумов, конференций и ассамблей. Злые языки говорили, что хозяин кабинета уделяет этим сборищам гораздо больше внимания, чем университету как таковому.

— Я по поводу профессора Штрангля.

— Ах, не напоминайте! Поистине шокирующее известие, я до сих пор не могу поверить…

Вообще-то о смерти историка в университет официально не сообщали — генерал поручил это Генриху, чтобы тот мог понаблюдать за реакцией учёных мужей. Но ректор всегда всё узнавал первым. В этом состояло его главное (а по утверждению тех же злых языков — единственное) достоинство.

— Видите ли, — пояснил Генрих, — я помогаю следствию в качестве консультанта…

— Похвально, весьма похвально. И что же удалось выяснить? — Ректор уставился на него жадным взглядом.

— Пока ничего, ведётся работа. В связи с этим я и хотел поинтересоваться, с кем профессор контактировал в последние дни. Возможно, было что-нибудь необычное?

— Увы, мой мальчик, увы. Коллега Штрангль отличался некоторой… э-э-э… нелюдимостью. Две недели назад я звонил ему, просил написать статью по поводу юбилея. Вы же помните, Генрих, что наша колыбель знаний, славная Фрида, скоро отметит своё четырёхсотлетие? Вы непременно должны присутствовать, и даже не пытайтесь отговориться. Я вас приглашаю, слышите?

— Благодарю, герр ректор. Так что же вам ответил профессор?

— Профессор? Ах да, он довольно желчно заметил, что-де о нём вспоминают только по круглым датам, а в остальное время начисто игнорируют. Совершеннейшая неправда! Мы его в высшей степени уважали, но, к сожалению, коллега сам сузил круг своего общения до минимума…

— Но хоть с кем-то здесь он поддерживал отношения?

— Разве что с Анной, с фройляйн Майреген. Милейшая барышня, наша недавняя выпускница. Ей даже прочили академическую карьеру, и я, поверьте, был бы этому рад, но есть устоявшиеся традиции. Учебное заведение с четырёхсотлетней историей подразумевает определённый консерватизм, пусть даже оно служит прогрессу. И женщина-преподаватель, боюсь, излишне бы смутила умы, вы ведь понимаете, Генрих?

— Вам виднее, герр ректор. Так где же я могу найти Анну?

— Она помогает в библиотеке. И, заметьте, великолепно справляется, студенты в ней просто души не чают. Пойдёмте, я познакомлю вас…

— Ну что вы, это совершенно излишне. Я сам прекрасно найду дорогу. Не хочу вас отвлекать от работы.

Вырвавшись от ректора, он зашагал по гулкому коридору, вспоминая местную планировку. Да, вот большой лекционный зал с настенными фресками и звездчатым сводом, вот помещение, где заседает университетский совет, вот шеренга учебных аудиторий. А библиотека в другом крыле — её-то он знает лучше всего, не раз приезжал за нужной литературой. Правда, никакие барышни там прежде не обитали.

Генрих отворил дверь. Сквозняк всколыхнул сладковатый воздух между высокими стеллажами; книжная пыль приятно пощекотала ноздри. Девушка, сидевшая за стойкой в углу, оторвалась от чтения и посмотрела на визитёра.

Слово «красивая» к ней, пожалуй, не подходило — скорее уж, «миловидная». Курносая, с мелкими чертами лица и русыми волосами, собранными в пучок на затылке. Глаза зелёные, но не сказочно-изумрудные, а оттенка выцветшей на солнце травы. Очень худенькая, с тонкими запястьями и изящными пальцами.

— Здравствуйте, — сказал Генрих. — Фройляйн Майреген?

— Да. — Она отложила книгу.

— Простите за беспокойство. Меня к вам направил ректор. Он говорит, вы знали профессора Штрангля…

— Почему «знала»? Что-то случилось?

— Сожалею. Профессор умер сегодня утром. Точнее, его убили.

Она сдавленно охнула, прижав ладошку ко рту. Глаза испуганно распахнулись.

— Убили? Зачем?

Это вышло у неё настолько по-детски, что у Генриха сжалось сердце. Он сказал как можно мягче:

— Мы пытаемся выяснить. И я надеюсь, вы сможете нам помочь. Кстати, меня зовут Генрих. Генрих фон Рау.

— Но как я вам помогу?

Теперь в её голосе звучал не столько испуг, сколько удивление. И в обморок падать она, похоже, не собиралась. Поэтому Генрих решил продолжить.

— Я хотел бы кое-что уточнить. Вы позволите?

И, дождавшись её неуверенного кивка, спросил:

— Вы были близки с профессором?

— Что вы! — Она даже слегка улыбнулась. — Я ему выдавала книги. И, по правде сказать, немного его боялась. Он был очень строгий и ворчал каждый раз…

— То есть, вы общались с ним здесь, в библиотеке?

— Конечно. Но это было давно. Потом он заболел и перестал приезжать. В этом семестре мы уже ни разу не виделись, только говорили по телефону. Он объяснял, какие книги для него подготовить. А потом их отвозили ему домой.

— Когда он звонил в последний раз?

— Вчера вечером.