Волгины

Виктор опомнился, лишь когда кружил где-то над лесом, и долго не мог найти аэродром.

Так рушилось в сознании Виктора обычное представление о войне…

После первого неудачного воздушного боя в течение трех дней Виктору не пришлось участвовать в боевых вылетах. Его самолет был поврежден, а другой машины не давали. В первым же день войны полк потерял треть своих самолетов. Три раза пришлось менять аэродромы. Управление и связь были нарушены; базы, заправочные машины и весь обслуживающий персонал отстали на дорогах.

Командир полка, всегда быстрый в своих решениях, на этот раз, несмотря на все старания, не мог собрать сил для организованного удара по наседающей вражеской авиации…

Эскадрильи «юнкерсов» тяжело плыли на средней высоте. Виктор, лежа в тени дерева, у замаскированных наспех самолетов, в ожидании горючего, боепитания или команды штаба, бессильно следил за ними, скрипел зубами. Он вспоминал первый воздушный бой, прижимался головой к вздрагивающей от взрывов земле и плакал, как ребенок.

В эти тяжелые дни он забыл обо всем на свете: о друзьях и родных, о том, что надо написать отцу и матери. Его занимала одна мысль: когда же он снова поднимется в воздух и заглушит в бою свой нестерпимый стыд.

Наконец авиаистребительный полк вновь получил возможность участвовать в воздушных операциях. Эскадрильи стянулись, пополнились новыми машинами. Взлетные площадки были приведены в состояние, соответствующее боевым условиям. Было налажено аэродромное хозяйство, боепитание и снабжение горючим. На это ушло двое суток нечеловеческого напряженного труда; люди совсем выбились из сил, как после изнурительной болезни, еле держались на ногах.

Виктор увидел на лесной, ровной, как стол, полянке редко разбросанные, накрытые березовыми ветками самолеты, увидел свою заштопанную во многих местах машину и почувствовал облегчение. Теперь можно было не сомневаться, что командование пошлет эскадрилью в бой.

За несколько дней Виктор получил возможность помыться, почиститься, побриться. В расположенной в густом осиннике походной парикмахерской он взглянул в зеркало и не узнал себя. На него смотрело обросшее клочковатой русой бородкой, измученное, постаревшее лицо. Выражения веселого добродушия и мальчишеской беспечности точно никогда не бывало…

— Скажи, Витька, тебе ясно, что намерен делать «старик»? — спросил Родя Полубояров, когда они после ужина вышли из землянки-столовой.

Сутулясь, Виктор перепрыгнул через недавно вырытую щель, угрюмо ответил:

— Если нам удастся задержаться здесь еще на один день, мы поработаем на перехвате немецких эскадрилий. Ты же видишь: «юнкерсы» все время летят через наши головы, где-то бомбят, а мы только кочуем с места на место, как цыгане.

— Неужели ты думаешь, что пехота еще будет отступать? — спросил Родя.

Виктор хмуро окинул взглядом маленькую нескладную фигуру товарища на кривых, точно у кавалериста, ногах, его задорно, по-петушиному, вскинутую голову в сдвинутой на правый висок пилотке. Побелевший на солнце вихор нависал на левый отчаянно дерзкий глаз Роди, и это придавало его лицу хитрое, ухарское выражение.

— А как ты думаешь, будет еще отступать пехота или не будет? — спросил Виктор, срывая с ветки темные и жесткие листья осины.

Родя вынул портсигар, закурил, щелкнул крышкой.

— Откуда я знаю, будет или не будет. Одно можно сказать: там идет здоровенная драка…

Они сели на влажный бруствер, насыпанный на краю щели. Густо пахло недавно вскопанной землей, какими-то дурманно-горькими лесными цветами. Лучи заходящего солнца просвечивали через лесную чащу.

В зеленоватом сумраке металлически свистел дрозд, где-то куковала кукушка.

— Вот, брат, тишина, как дома, — горько усмехнулся Родя. — Того и гляди, девчата где-нибудь запоют!

Виктор ковырял былинкой влажную землю, молчал.

Родя глубоко вздохнул.

— Ежели завтра «старик» не скажет мне: лети, — сбегу в пехоту… Мне тут делать нечего. Я не обозник.

— Вместе сбежим, ладно? — насмешливо прижмурился Виктор.

— Ты не зубоскаль. Мне это надоело. Быть посмешищем я больше не намерен.

— Громко сказано, но сейчас это ни к чему, Родион. Ты же знаешь, почему мы эти дни ползаем по земле, как жуки…

— А сейчас? Чего мы ждем?

Ухарский глаз Роди вызывающе блеснул из-под светлого чуба.

Над лесом нарастал знакомый звенящий звук. Послышалась отдаленная пулеметная очередь. Родя вытянул шею: от напряжения, от кипевшего в нем волнения на глазах его выступили слезы.

— Ты слышишь? Они опять нас ищут…

Родя выругался, смял в пальцах окурок.

— Почему мы сидим? — спустя минуту снова спросил он.

— «Старик» не хочет прежде времени обнаруживать аэродром. Повидимому, предстоит какая-то операция, — ответил Виктор.

— Ничего не понимаю. Убей меня, ничего не понимаю… — развел руками Родя.

— А я понимаю… — холодно сказал Виктор. — Что толку, что мы будем лезть, как мошкара, на огонь. Тактика нужна, ты понимаешь?.. Расчет!..