Вокруг света в сорок тысяч лет

«Давным-давно, много столетий назад, жил-был мавританский султан по имени Абен Абус, повелитель Гранады. Это был завоеватель в отставке, то есть такой, который когда-то, в дни своей молодости, проводил жизнь в беспрерывных набегах и грабежах, а теперь, состарившись и одряхлев, «жаждал покоя» и мечтал лишь о том, чтобы жить в ладу со всем миром, почивать на лаврах и безмятежно править владениями, некогда отнятыми им у соседей».

Даже если вы не читали Ирвинга, эти строки должны вам напомнить что-то очень знакомое… Ну конечно!

…Жил-был славный царь Дадон.
Смолоду был грозен он
И соседям то и дело
Наносил обиды смело;
Но под старость захотел
Отдохнуть от ратных дел…

Сходство не случайно. Видимо, Пушкин взял основу сюжета из сказки Ирвинга, правда, несколько более жестоко поступив со своими героями. У Ирвинга и султан и мудрец остались живы…

Может быть, и выбор для сказки этого сюжета, и суровое обращение с персонажами объясняются тем, что как раз перед созданием «Сказки о золотом петушке» у Пушкина произошла очередная ссора с Николаем I (когда-то такую фразу о ссоре сочли бы оскорбительной для царя; сегодня она просто кажется очень странной — действительно, какая может быть ссора между столь неравными людьми, как великий поэт и царь!).

Вот откуда строчка: «Но с царями плохо вздорить». Для литературоведов вся эта история не была секретом, а Пушкин отнюдь не скрывал своего первоисточника. И тем не менее сказка-то получалась совершенно русская. Где здесь мавры и испанцы, где, наконец, хоть какой-то след американского писателя? А прекрасная колдунья-христианка стала у Пушкина Шемаханской царицей — по азербайджанскому городу Шемаха.

Так путешествует сюжет литературного произведения.

А в индонезийской сказке, очень похожей на сказку о царе Салтане, сюжет с мальчиком в бочке приобретает чисто восточную гиперболичность. Царица рождает не одного Гвидона, а сразу сто детей — девяносто девять мальчиков и одну девочку с семью золотыми волосами на темени. Преследуют их не сестры их матери, а две старшие жены отца. Но говорят вздорные бабы царю о том, что у младшей царицы родился невиданный урод. Говорят почти теми же словами, что Пушкин…

А три тысячи лет назад греческий миф рассказывал о царской дочери Данае, которую вместе с новорожденным сыном Персеем швырнули в заколоченном ящике в море.

Что же, кто здесь хозяин, а кто гость, кто передал, а кто получил?

Замечательный турецкий писатель Назым Хикмет писал в предисловии к сборнику «Влюбленное облако», составленному из переработанных писателем турецких народных сказок:

«Сказки сплачивают человечество. В конечном счете все народы в своем общественном развитии, быстрее или медленнее, идут одним и тем же путем: от первобытного коммунизма к великой цели — международному коммунистическому обществу. Поэтому и сказки при всем их национальном своеобразии, в конце концов, походят друг на друга. Ученые спорят, почему это произошло… Но меня интересуют не причины этого сходства, а то, что сходство сказок сближает народы».

Во многом схожие мысли высказывал Карел Чапек.

«Сказки выражают определенные факты реального человеческого опыта, с которыми мы сталкивались и сталкиваемся точно так же, как эскимосы, кабилы или малайцы. Из всего этого, помимо литературно-исторического удовлетворения, рождается еще и особая радость, вызванная душевной красотой и общностью всех племен человечества».

В 30-е годы этот большой чешский писатель создал свои блестящие заметки по поводу научных теорий происхождения сказки и ее структуры. Он большей частью не оспаривает всерьез положения теоретиков о переходе сказочных сюжетов от одного народа к другому, о следах, оставленных в сказке минувшими тысячелетиями. Чапека гораздо сильнее интересуют выраженные в сказках черты, которые принадлежат настоящему:

«…немалое количество сказочных мотивов вполне может происходить не из Индии, а из куда более близкого источника: я имею в виду общечеловеческий опыт.

…В великом множестве, пожалуй, даже в большинстве сказок вы обнаружите ядрышко сказочного жизненного опыта. Более того, опыта почти одинакового у всех народов мира… Сказочное счастье может одинаково улыбнуться и бушменскому охотнику на антилоп, и герою чешской сказки, разница только в том, что наш сказочный герой удовольствуется принцессой и троном, тогда как happy end представителя африканского племени немыслим без сказочного изобилия мяса…»