Я понес рукопись к Петру Николаевичу на Новинский бульвар и имел удовольствие познакомиться у него с сестрой и матушкой нашего великого драматурга84. Меня приняли очень ласково, причем Петр Николаевич убеждал меня изучать языки, а сестра его, Надежда Николаевна, расспрашивала меня, в каких детских журналах я сотрудничаю. Оказалось, что и она тоже пописывала детские рассказы.
Кажется, на другой или на третий день после того, как Чехов послал Островскому только что законченную рукопись «Степи», Петр Николаевич сам занес к Антону Павловичу его «Степь» и при ней толстое письмо. Он не вошел к нам в дом, а позвонил и подал их через дверь. Вероятно, постеснялся или из скромности, потому что в конверте оказалась пространная критика «Степи», которая очень понравилась автору своей деловитостью.
Говоря об Островских, мне хочется не забыть и того, что я знал об отношениях старших братьев. У Александра и Петра Николаевичей Островских был брат Михаил Николаевич, министр государственных имуществ, необыкновенный сухарь и самый заядлый петербургский чиновник. Антон Павлович любил рассказывать про него следующую историю.
— Бывало, драматург А. Н. Островский после представления какой-нибудь своей пьесы в Александрийском театре прображничает с актерами всю ночь и, когда уже поздним утром возвращается с перегаром домой, вдруг вспоминает, что у него в Петербурге есть брат-министр, которого по родству следовало бы навестить. Он приказывает извозчику ехать прямо в министерство. Михаил Николаевич уже у себя в кабинете. Докладывают. «Проси». Входит прокутивший всю ночь драматург.
Не отрываясь от бумаг, министр указывает ему на кресло и продолжает подписывать.
— Да, брат Миша, — начинает драматург, — и кутнули же мы здорово! Горбунов сочинил такой, брат, монолог, что пальчики оближешь. А такой-то, черт его подери, был в ударе и такое рассказывал, что до сих пор животики от смеха болят. А потом поехали к цыганам… А после этого всей компанией отправились на Новую деревню и, чтобы не мутило, выпили у какого-то лавочника по ковшу огуречного рассольцу…
Министр резко откидывается на спинку кресла, бросает перо и сухо обрывает брата:
— Ничего я не вижу, Саша, в этом хорошего!
Драматург поднимается и с укоризной отвечает:
— А что ж, по-твоему, эти твои бумаги лучше?
И братья расстаются.
Из встреч в корнеевском доме я не забуду и следующую. Однажды вся наша семья сидела наверху (мы кончали обедать), когда вдруг внизу послышался звонок. Сестра кого-то ожидала, вышла из-за стола и стала спускаться вниз. Я ее опередил и, так как пришедшему никто не отворял, сам отпер парадную дверь и впустил гостя. Это был невысокого роста человек с окладистой широкой бородой.
— Я Короленко… — сказал он.
Боже мой! — Короленко! Вот неожиданность!
Мы все уже давно были знакомы с его произведениями, увлекались ими, а «Сон Макара» я знал чуть не наизусть.
В это время и брат Антон стал спускаться по лестнице вниз. Они познакомились, и мы трое вошли в кабинет.
Бывает иногда так, что совершенно чужие, незнакомые люди вдруг сходятся сразу, с первого же слова. Так произошло и на этот раз. Короленко очаровал нас своей простотой, искренностью, скромностью и умом. Разговорились. Я жадно слушал, как он рассказывал о своей ссылке в Сибирь, куда не только Макар не гонял своих тенят, но даже и ворон не залетал. А когда после долгих нет изгнания он получил наконец право возвратиться и Россию и, добравшись до Тюмени, сел на поезд железной дороги, то так обрадовался вагону, что стал громко при всех рыдать.
— Сижу и плачу… — рассказывал он. — Пассажиры думают, что это я с горя, а я, наоборот, от радости.
Он засиделся до вечера. Антон Павлович пригласил его наверх, где наши мать и сестра уже хлопотали около самовара, и мы и там продолжали его слушать.
Приезжал он к брату Антону и в Ялту после исключения М. Горького из числа академиков; оба они обсуждали вопрос о том, как бы устроить так, чтобы в виде протеста отказались от своих академических мест и все остальные почетные академики. Кажется, они встречались еще и в Нижнем Новгороде, и в Петербурге. Я очень сожалею, что судьба не дала мне случая столкнуться вновь с этим замечательным человеком. Но воспоминание о первом знакомстве с ним не изгладится из моей памяти никогда.
В апреле 1890 года Антон Павлович предпринял поездку на остров Сахалин. Поездка эта была задумана совершенно случайно. Собрался он на Дальний Восток как-то вдруг, неожиданно, так что в первое время трудно было понять, серьезно ли он говорит об этом или шутит.