Но Конфас уже махнул рукой, подзывая троих — убийц, предоставленных его дядей. Двое, по внешности нансурцы, были всего лишь внушительными — а вот на третьего, чернокожего зеумца, даже офицеры Конфаса поглядывали с опаской. Он возвышался над толпой на добрую голову; у него была грудь, как у буйвола, и желтые глаза. Он был облачен в тунику в красную полоску и в чешуйчатый доспех императорских наемных частей, хотя за спиной у него висела кривая сабля, талвар.
Зеумский танцор с мечом. Ксерий проявил воистину императорскую щедрость.
— Эти люди, — сказал Конфас, холодно глядя на генерала, — выполнят работу…
Он подался вперед и понизил голос, чтобы его нельзя было подслушать.
— Но ты, Мартем, именно ты принесешь мне голову Анасуримбора Келлхуса.
Что промелькнуло в его глазах? Ужас? Или надежда?
Конфас снова откинулся на спинку кресла.
— Можешь для удобства завернуть ее в плащ.
Протяжное пение труб айнрити разорвало предрассветный полумрак, и Люди Бивня поднялись, уверенные в своей победе. Они закрепились на южном берегу. Они уже встречались с этим врагом и сокрушили его. Они вступят в битву всей своей объединенной мощью. И что самое важное, среди них шел сам Бог — они видели его в тысячах блестящих глаз. Им казалось, будто копья превратились в знаки Бивня.
Повсюду звучали команды танов, баронов и их майордомов. Люди поспешно облачались. Между шатрами потоком текли всадники. Воины в доспехах становились в кружок, опускались на колени и молились. Они передавали друг другу вино, поспешно ломали и проглатывали хлеб. Отряды двигались к своим местам в строю; одни пели, другие держались настороженно. Жены и проститутки, сбившись в небольшие группки, махали руками и яркими шарфами проезжающим кавалеристам. Жрецы нараспев произносили самые проникновенные благословения.
Когда солнце позолотило воды Менеанора, айнрити уже выстроились на поле. В нескольких сотнях шагов напротив них тянулась огромная дуга — серебристые доспехи, пестрые халаты, гарцующие лошади. От южных возвышенностей до темных вод Семписа, и до самого горизонта, куда ни глянь, повсюду были фаним. Крупные отряды всадников рысцой двигались через северные луга. На стенах и башнях Анвурата поблескивало оружие. На юге, у мелководья, обнесенного дамбой, темнел строй копейщиков. На холмах, спускающихся к морю, тоже скопились всадники. Казалось, будто все вокруг кишит язычниками.
Строй айнрити бурлил, в соответствии с привычками и ненавистью народов, составлявших его. Буйные галеоты сыпали оскорблениями и насмешками, припоминая кианцам предыдущую бойню. Величественные рыцари Конрии выкрикивали проклятия из-за посеребренных боевых масок. Свирепые туньеры обменивались клятвами со своими братьями по оружию. Дисциплинированные нансурцы стояли неподвижно, ожидая приказов своих офицеров. Шрайские рыцари, сжав губы, смотрели в небо и страстно молились.
Надменные айноны, тревожащие и бесстрастные в своей белой боевой раскраске. Тидонцы в черных доспехах, угрюмо оценивающие количество дворняг, которое им придется перебить.
Сотни сотен знамен реяли на утреннем ветру.
Что за сделку он совершил? Сменял войну на женщину…
Найюр во главе небольшого отряда офицеров, наблюдателей и гонцов поднялся по каменистому склону холма, возвышающегося посреди лугов. Келлхус ехал рядом с ним. Пройас снабдил Найюра рабами, и они поспешно исполняли его приказы, сгружая подмости с повозок, устанавливая навесы и раскладывая ковры на земле. Рабы подняли его знамя, сделанное специально для этого случая: две молнии, вышитые на белом шелке, каждая перехвачена поперечными красными нашивками, а по бокам размещены конские хвосты, развевающиеся на ветру с моря.
Айнрити уже прозвали его «Знамя-Свазонд». Знак их Господина Битвы.
Найюр подъехал к краю и изумленно оглядел открывшуюся его взгляду картину.
Внизу, насколько хватало глаз, темнело Священное воинство и терялось вдали — огромные прямоугольники пехотинцев, шеренги и колонны рыцарей в отполированных доспехах. Напротив них по холмам и лугам рассыпались ряды язычников, сверкающие под лучами утреннего солнца. В отдалении виднелась крепость Анвурат — настолько маленькая отсюда, что ее можно было заслонить двумя пальцами; ее стены и парапеты украшали шафрановые знамена.
В воздухе висел гул бесчисленных возгласов. Неясные отзвуки далеких боевых труб заглушались пронзительным пением таких же труб, но поближе. Найюр вдохнул полной грудью и почувствовал запахи моря, пустыни и речной сырости — и ничего от этого нелепого зрелища, разворачивающегося перед ним. Если закрыть глаза и заткнуть уши, можно вообразить, будто он здесь один…