Но чем ближе подходило
А я не хочу видеть!
Я не знала, кто это и откуда он пришел. Но я на уровне инстинктов, первобытных, первородных, чувствовала, что мне нельзя с ним встречаться. Что я могла сделать, что изменить? Я застыла перед ним, как беспомощный зверек застывает перед распахнутой пастью змеи. Свеча, оплавившись, капала мне на руку горячим воском, однако даже этой боли было недостаточно, чтобы я очнулась. Я только и могла, что стоять, ждать, чувствуя на лице холодное прикосновение тумана.
Но потом меня схватили сзади — резко, грубо и, это была странная мысль, профессионально: так, что я и дернуться не могла, не говоря уже о том, чтобы вырваться. Я выронила свечу, и она тут же потухла, утонув в грязи. Секундой позже меня втащили в дом, и входная дверь захлопнулась.
Я ничего не видела в захлестнувшей меня темноте, но я все равно сопротивлялась, извивалась всем телом, кричала, пока сильная рука не зажала мне рот. Даже не знаю, на что я надеялась, ведь нападавший был намного сильнее меня, я это сразу почувствовала. Но что мне оставалось? Просто принять смерть? Итог был предрешен, и все равно я топила в этом сопротивлении свой страх, обманывая себя надеждой, что я еще могу на что-то повлиять.
Если бы тот, кто напал на меня, хотел меня убить, ему понадобилась бы секунда, не больше. Однако секунды шли, а я все еще была жива. Я не представляла, как на это реагировать, и только страх заставлял меня вырываться и дальше.
Но страх отступил, когда я услышала над самым ухом знакомый голос — и не хриплый от долгого молчания, а такой, каким он был шесть лет назад.
— Успокойся, прошу. Я с тобой, и я смогу тебя защитить, но ты должна успокоиться.
Он всегда влиял на меня сильнее, чем другие, а уж теперь — особенно. Он ослабил хватку, но не отпустил меня, потому что еще не был уверен, что я не сделаю глупость. Он продолжал шептать, мягко гладя меня по волосам, совсем как раньше!
— Катя, успокойся, сейчас нужно быть тихими… Ни ты, ни я не хотим, чтобы он нас увидел. А тебя здесь вообще быть не должно!
— Руслан? — еле слышно произнесла я.
— Тише сейчас… Я все объясню!
Да уж хотелось бы! Возможность вот так касаться его, говорить с ним, чувствовать, что он снова
Руслан больше не удерживал меня, он обнимал меня, прижимая к себе, и это было то самое прикосновение, о котором я мечтала. Однако у меня не получалось насладиться им и сосредоточиться только на нем, потому что я уже слышала шаги за дверью.
Сначала звук был мокрым — ноги существа тонули в грязи, а потом с большим усилием вырывались на свободу. Меня эта грязь, пожалуй, погубила бы, а того, кто шел к дому, только задержала. Оно подобралось ближе, и на крыльце шаги стали гулкими, заскрипели доски под весом, который никак не мог быть человеческим.
Я замерла, даже дышать боялась, и только прикосновение Руслана не давало мне сорваться. Я ожидала, что сейчас начнется грохот, удары по двери, такой ветхой, такой дряхлой. Но грохота не было — был только скрежещущий скрип ржавой ручки, которая медленно повернулась. Один раз, второй, так осторожно, словно намекая на нерешительность того, кто стоял за дверью. Однако дверь не поддалась, замок был заперт, а я даже не заметила, когда Руслан успел проделать это!
А потом стук все-таки был. Но не кавалькада ударов, а вкрадчивый, ритмичный стук того, кто просит, чтобы его впустили. Вот только от этой осторожности, от этой
Мне казалось, что его уже ничто не остановит. Я не видела само существо — но я увидела и услышала достаточно, чтобы получить намек на его силу. Огромную силу! Он может выбить дверь, разнести вдребезги окно, если только захочет…
Но он не захотел. Стук прекратился, и пару секунд мы тонули в глухой тишине. А потом снова зазвучали шаги, однако теперь они удалялись. Кошмар отступил.
Я и опомниться не успела, как Руслан развернул меня к себе и поцеловал. Так быстро, жарко, почти с отчаянием, и быстро отстранился. Он смотрел на меня, и прямо передо мной горели живые, пусть и уставшие глаза.
Он был другим, и не только из-за вернувшегося разума. Этот Руслан был покрыт грязью, он носил какие-то лохмотья, он, казалось, не спал уже тысячу лет. Но он все равно смотрел на меня с такой любовью, что мурашки шли по коже.
А потом за этой любовью мелькнуло отчаяние.