Вместилище духа. История трепанации в разных культурах

Иной точки зрения придерживался выдающийся российский генетик В. П. Эфроимсон: в наследственной природе человека заложено нечто такое, что вечно влечет его к справедливости, к подвигам, к самоотвержению. Под названием «альтруизм», «совесть» Эфроимсон понимал всю ту группу эмоций, которая побуждает человека совершать поступки, лично ему невыгодные и даже опасные, но приносящие пользу другим людям. Комплекс этических эмоций и инстинктов, подхватываемых отбором в условиях той специфики существования, в которую заводило человечество увеличение лобных долей головного мозга, оказывается очень сложным, а многие противоестественные виды поведения – совершенно естественными и наследственно закрепленными. По мнению американского эволюциониста Добжанского, возникавшие этические нормы при некоторых условиях могли действовать вопреки интересам отдельных людей, но помогали (или считалось, что помогают) группе.

Человеческие жертвоприношения осуществлялись служителями культа. Часто жертва должна была служить «козлом отпущения» за болезни и неудачи сообщества. Японские камикадзе посвящали свою смерть божественному императору. Ацтеки убивали пленных, чтобы возобновился солнечный цикл. Вдовы индусов сжигали себя в огне сати. Наконец, смерть Иисуса Христа, была посвящена искуплению человеческих грехов[1].

Логику, лежащую в основе жертвенных ритуалов, можно восстановить, изучая мифы. Мирча Элиаде исследовал мотив о происхождении растений после жертвоприношения или насильственной смерти первобытного гиганта (вариант: появление растений из тела или крови коварно убитого бога или героя). В мифе человеческая жизнь должна быть прожита полностью, чтобы истощить все возможности самовыражения; если она внезапно (насильственно) прервана, то будет стремиться к продолжению в иной форме: растения, плода, цветка. Поэтому на полях кровопролитных сражений вырастают розы или шиповник; из крови Аттиса – фиалки; из крови Адониса – розы и анемоны; из тела Осириса – пшеница, растение маат и другие травы. Здесь смерть бога связана с повторением акта творения вселенной, а растение – символ возрождения жизни.

В какой-то момент развития древнего общества идея творения, совершаемого верховным небесным существом, уступила место идее творения через кровавое жертвоприношение и священный брак. Жизнь зарождается от другой, принесенной в жертву. «Творение» или «изготовление» в этом типе космогоний немыслимо без предварительных ритуалов. Приносили в жертву бога, представленного человеком. Вавилонский бог Мардук говорит, создавая: «Я сделаю твердой свою кровь, я создам из нее кости… Я построю человека, жителя Земли». А также: «И Бел, видя, что земля была пустынна, но плодородна, приказал одному из своих богов снять ему [Белу] голову, смешать с землей текущую из нее кровь и создать людей и животных, способных выносить воздух». В древнеисландской «Старшей Эдде» – «Имира плоть стала землей, стали кости горами, небом стал череп холодного турса, а кровь его морем».

В индийской мифологии из расчлененного тела первочеловека Пуруши возникли не только элементы космоса (из пупа – воздух, из головы – небо, из ушей – стороны света и т. п.), но и социальная структура (изо рта – жрецы-брахманы, из рук – воины-кшатрии, из бедер – земледельцы-вайшьи, из ног – шудры).

Голова или глаза человека часто отождествлялись с солнцем или луной. В большом числе мифов, распространенных от Индии до Сибири и Северной Америки и повествующих об обезглавливании чудовища или демона, отсеченная от тела голова символически означает луну или солнце, и, следовательно, эти мифы – космогонические рассказы о сотворении светил. Теперь понятно, почему восточные поэты именуют воспеваемых ими красавиц луноликими. Но ведь и у знакомой всем с детства Царевны-Лебедь А. С. Пушкина «месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит»!

Мотив жертвоприношения или самопожертвования во время плавки воплощает мистический брак между человеком и металлами. Душа жертвы условно меняет плотскую оболочку, обменивая человеческий облик на новое тело-изделие, оживляя этот предмет и процесс его изготовления. Приношения плавильным печам известны по мифам Центральной Индии о кузнецах Асурах, следы их можно проследить в Африке. Кузнец, также как и гончар, а позже алхимик – «хозяева огня». Огонь, как средство «делать быстрее» и «делать иное» по сравнению с тем, что существовало в природе, выделяет специалистов в образе сакрального – шамана, знахаря, колдуна. У якутов «кузнецы и шаманы из одного гнезда». В священных снах и во время галлюцинаций шаманы видят, как их расчленяют демоны, руководители посвящения, используя орудия и символы кузнечного ремесла. Так, якутский шаман видел части своего тела, отторженные и разъятые демонами. После очищения костей, соскабливания мяса и т. д., демоны собрали кости и спаяли их железом. Одежда шамана часто бывает увешана предметами, изображающими кости, что придает шаману облик скелета.