Влюбленный злодей

– Я думаю, да, – ответил Илья Федорович. – Автор письма, конечно, человек дерзкий и ветреный, о чем говорит слишком вычурная буква «М», так размазанно написанная, да еще с вертикальными закруглениями. Вот она, в предложении «Моя бедная собака третьего дня на пути в манеж потерялась», видите?

– Да, – ответил я, снова наклонившись к письму Скарабеева.

– Но он не способен ни на мерзость, ни на низость, ни на предательство. Это мне ясно как день, – заключил Найтенштерн.

– Почему? – Я посмотрел на Илью Федоровича с большим интересом.

– Об этом отчетливо говорит написание буквы «и», которая мало того что писана с нажимом, так еще вторая ее палочка длиннее первой, и удлиненная прописная буква «О», связанная с другими буквами, – ответил как само собой разумеющееся эксперт. – Кроме того, в предложениях не наблюдается ни одной приплюснутой или короткой буквы. Все они без подчеркиваний и крючков, и написаны отнюдь не жирно и не старательно…

– И что это значит? – поинтересовался я. Мне было искренне интересно все, о чем говорил Найтенштерн. И, по большей части, вполне понятно…

– Это значит, что автор письма не склонен к законопротивным проступкам, – не замедлил с ответом Илья Федорович. – Он не преступник! – твердо добавил психографолог. – Вот, сравните. – Найтенштерн достал несколько карточек с написанными на них предложениями. – Вот это написал маниак Феофан Заусайлов, собственноручно зарезавший одиннадцать молодых женщин, последней из которых он нанес шестьдесят один ножевой удар. – Илья Федорович ткнул пальцем в одну из карточек: – Видите, какие жирные и старательно выведенные слова со множеством крючков?

Вот почерк знаменитого старообрядца с Терновщины Федора Ковалева, который в знак протеста против переписи населения в тысяча восемьсот девяносто седьмом году заживо замуровал кирпичом в ямах двадцать восемь человек, включая мать, двух сестер, жену и двух малолетних дочерей, – указал на другую карточку ученый. – Точно такой же почерк с короткими и жирными дугообразными буквами, как у маниака Заусайлова, видите? Равно как и почерк Емельяна Пугачева. – Илья Федорович потряс пред моим носом третьей карточкой. – Все очевидно…

Теперь давайте поговорим о письмах, которые вы называете анонимными. Их писал один человек. Все четырнадцать! Писал человек весьма образованный. Ошибок в тексте нет. А в письме Скарабеева к своей любовнице ошибок – не одна и не две. Их много – орфографических, пунктуационных. Например, вот предложение из письма Скарабеева: «Нравственый долг, не допускает иного образа действий». Только в этом предложении две ошибки: слово «нравственый» написано с одной буквой «н». А после слова «долг» поставлена запятая, которой тут не должно быть.

Но ошибки – мелочь. Как я уже говорил, при проведении психографологического анализа необходимо примечать все: буквы, слова и строки; поля, углы, закругления, подчеркивания, знаки препинания… Так вот, – тут Илья Федорович глянул на меня иначе, чем прежде, – почерк обвиняемого в написании анонимных писем Скарабеева и почерк самих анонимных писем не имеют между собой ничего общего. Совершенно, – добавил Найтенштерн и посмотрел на меня так, словно сейчас я должен был встать, разразиться рукоплесканиями, закричать «браво» и бросить к ногам Ильи Федоровича загодя припасенный букет роз.

Я заменил все эти действия благодарственным и очень красноречивым взглядом и произнес с самой малой долей сомнения:

– То есть анонимные письма писал не Скарабеев?

– Нет, – последовал твердый ответ специалиста.

– А кто? – задал я вопрос, показавшийся мне самому наивным. Однако Найтенштерну он таковым не показался. Он посмотрел на меня своим обычным взглядом.

– А вот об этом мы сейчас поговорим, – весьма загадочно произнес Илья Федорович и добавил, как бы проверяя меня на прочность: – Так вы готовы слушать?

– Готов и с большим удовольствием, – ответил я.

Ученый говорил очень долго: с примерами из своей практики и практики его предшественников; с доказательствами и причинно-следственными выкладками.

Когда же он закончил, я какое-то время был похож на человека, которого неожиданно ударили из-за угла мешком по голове. Вот я стою весь запыленный и ошарашенный… Зато теперь все встало на свои места. Это как с детскими кубиками: находится нужный, и картинка складывается.

Вот она и сложилась…

18. Рождество я все же буду встречать в Москве

Проводив Илью Федоровича Найтенштерна на утренний поезд до Первопрестольной, я весь день просидел за отчетом по делу отставного поручика Скарабеева. Точно такой отчет, может быть только более обстоятельный, мне еще предстоит писать для его превосходительства окружного прокурора Московской судебной палаты Владимира Александровича Завадского, который, прибавив своего, отправит эти бумаги в Правительствующий Сенат. А тамошние деятели, соответственно прибавив еще кое-чего от себя, отчитаются уже перед Государем Императором. После чего последует… то, что должно, то и последует! Загадывать наперед – гневить Государя Императора и самого Бога…