В течение сорока восьми часов питейные заведения уже восстали из пепла, и девушки вновь принялись за работу. Их положение даже улучшилось: их теперь хорошо кормили и одевали, и у каждой появился свой «буйвол» для защиты от клиентов – он не позволял обманывать девушку или обращаться с ней грубо. Конечно, если сами девушки пытались увильнуть от работы или кого-то надуть, их хорошенько колотили; но они другого и не ждали, это заставляло их чувствовать принадлежность к тотему, покровители заменили им отцов и братьев, которых они оставили в резервации.
Хендрик позволил им оставлять себе фиксированную долю заработанных денег и добился того, что его люди признали за девушками такое право.
– Щедрость порождает преданность, а решительность – любящее сердце, – объяснил он своим «буйволам» и распространил свою политику «счастливого дома» на всех в Дрейкс-фарм.
Чернокожих шахтеров, приходивших в поселение, так же старательно защищали, как и его девушек. Очень скоро грабители, карманники и прочие мошенники и разбойники исчезли. Качество напитков улучшилось. С этого времени все производилось под личным контролем мамы Нгинги.
Ее самогон был сильным, как слон, и кусал, как бешеная гиена, но он больше не делал людей слепыми и не разрушал их мозги, а поскольку производился он в огромных количествах, то цена стала вполне разумной. Мужчина мог напиться до бесчувствия за два шиллинга или заполучить хорошую чистую девушку за те же деньги.
Люди Хендрика встречали каждый автобус и поезд, приходившие из разных концов страны и привозившие юных чернокожих девушек, которые сбежали из своих деревень и из своего племени, чтобы добраться до сияния Голди. Симпатичных сразу вели в Дрейкс-фарм. Когда этого источника стало недостаточно, Хендрик отправил своих людей в далекие районы и деревни, чтобы сладкими словами и обещаниями красивых вещей заманивать девушек.
Городские власти Йоханнесбурга и полиция были прекрасно осведомлены о непризнанном полумире, что разрастался к югу от приисков, но боялись трогать его, потому что тогда пришлось бы куда-то девать тысячи бродяг и беглецов, поэтому просто закрывали на все это глаза, успокаивая свою гражданскую совесть случайными рейдами, арестами и массовыми наложениями штрафов. Однако, поскольку убийства, грабежи и прочие серьезные преступления чудесным образом исчезли в Дрейкс-фарм, этот район стал сравнительно спокойным и упорядоченным, так что снисходительность и терпимость властей приобрели более прагматичную основу. Полицейские облавы прекратились, процветание незаконного поселения росло, как и его репутация места безопасного и веселого, и слухи о нем расползались среди десятков тысяч чернокожих шахтеров вдоль Ранда. Получая разрешение покинуть свой поселок, они готовы были проехать и тридцать, и сорок миль, минуя другие центры развлечений, лишь бы добраться до нужного места.
Однако все же оставались еще сотни тысяч тех, кто никак не мог добраться до Дрейкс-фарм, и Мозес Гама обратил на них свое внимание.
– Если они не могут прийти к нам, мы должны прийти к ним.
Он объяснил Хендрику, что необходимо сделать, и именно Хендрик договорился о приобретении нескольких старых фургонов для доставки грузов и нанял цветных механиков для их ремонта и поддержания в рабочем состоянии.
Каждый вечер колонну таких машин нагружали спиртным и девушками, и они выезжали из Дрейкс-фарм и отправлялись вдоль рудников, чтобы остановиться в каком-нибудь уединенном местечке поближе к территории рудника, под прикрытием деревьев, в долинке между горами отвалов руды или у заброшенной шахты. Охранники у ворот шахтерского поселка были сплошь «буйволами», и они следили за тем, чтобы у обитателей имелась возможность уходить и приходить, и теперь каждый член тотема буйвола мог получать долю удачи своего клана.
– Ну что, брат мой, ты все еще жалеешь о своих маленьких белых камнях? – спросил Мозес после двух их первых лет операции «Дрейкс-фарм».
– Все так, как ты и обещал, – усмехнулся Хендрик. – У нас теперь есть все, чего может пожелать мужчина.
– Ты слишком легко удовлетворяешься, – поддразнил его Мозес.
– А что, есть что-то большее? – с любопытством спросил Хендрик.
– Мы еще только начали, – ответил Мозес.
– Что же дальше, брат?
– Ты когда-нибудь слышал о профсоюзах? – спросил Мозес. – Знаешь, что это такое?
Хендрик нахмурился, не слишком понимая, к чему клонит брат.
– Я знаю, что у белых людей на рудниках есть профсоюзы и на железной дороге тоже. Я слышал, как об этом говорили, но я очень мало о них знаю. Это дела белых людей, и таких, как мы, это не касается.
– Ошибаешься, брат, – тихо возразил Мозес. – Нас очень даже касается Африканский союз шахтеров. Именно поэтому мы с тобой и приехали на Голди.
– Я думал, мы приехали ради денег.
– Пятьдесят тысяч членов союза, и каждый платит взнос по шиллингу в неделю, – разве это не деньги? – спросил Мозес и улыбнулся, видя, как брат мысленно делает подсчеты.
Алчность исказила улыбку Хендрика, и дыра на месте выбитых зубов стала похожа на черную угольную яму.
– И правда, хорошие деньги!