Хендрик заметил темные тени, когда «форд» прыгал по рытвинам дороги между хибарками и хижинами, и свет автомобильных фар бесцельно метался по сторонам, выхватывая маленькие сценки: несколько чернокожих ребят бросают камни в бродячую собаку; неподвижное тело у дороги – пьяный или мертвый; женщина, присевшая, чтобы помочиться возле одной из ржавых железных стенок; двое мужчин, схватившихся в молчаливой драке; семья, сидящая перед одним из костров и уплетающая что-то из консервных банок, их глаза расширяются и испуганно блестят, когда на них падает свет фар; другие темные фигуры, спешащие укрыться в тени… Сотни живых теней, и ощущаются еще тысячи…
– Это Дрейкс-фарм, – пояснил Мозес. – Одно из поселений скваттеров, что окружают Голди белого человека.
В этом бесформенно расползшемся скопище людей пахло древесным дымом и нечистотами, старым потом разгоряченных тел и подгоревшей на открытом огне едой. Это был запах мусора, который гнил в лужах, оставшихся после дождя, и тошнотворная вонь кровососущих паразитов в нестираных постелях.
– Сколько людей здесь живет?
– Пять тысяч, десять тысяч. Никто не знает, никому нет дела.
Мозес остановил «форд», выключил фары и мотор.
Наступившая тишина на самом деле не являлась таковой; это был гул множества голосов, подобный гулу далекого моря, писк младенцев, лай дворняжек, звуки женского пения, мужских ругательств и разговоров, стоны совокупляющихся пар, где-то люди умирали, где-то испражнялись, где-то храпели, играли во что-то или пьянствовали…
Мозес вышел из машины и властно крикнул что-то в темноту, и тут же между хибарами возникло с полдюжины темных фигур. Это дети, сообразил Хендрик, хотя их возраст и пол трудно было определить.
– Охраняйте мой автомобиль, – приказал Мозес и бросил им мелкую монету, что мелькнула в отсвете костра; один из детей поймал ее на лету.
– Э-хе, отец! – пропищали дети.
Мозес повел брата между хижинами, и через сотню ярдов женские голоса стали громче – это была тоскливая волнующая мелодия, и стало слышно гудение множества других голосов, а в воздухе разнесся кислый запах дешевого спиртного и мяса, что жарилось на открытом огне.
Братья добрались до длинного низкого сооружения. Это строение явно собрали из разнообразных выброшенных материалов: стены были кривыми, очертания крыши неровными. Мозес постучал в дверь, и ему в лицо посветили фонарем, прежде чем она распахнулась.
– Итак, брат мой. – Мозес взял Хендрика за руку и потянул внутрь. – Это твое первое питейное заведение. Здесь ты получишь то, что я тебе обещал: женщин и выпивку, сколько захочешь.
Сарай был битком набит людьми; дальняя стена терялась за туманом голубого табачного дыма, а людям приходилось кричать, чтобы их услышали; черные лица блестели от пота и возбуждения. Эти мужчины были шахтерами, они пили, пели, смеялись и лапали женщин. Некоторые так напились, что рухнули на земляной пол и лежали в лужах собственной рвоты. Женщины здесь принадлежали ко всем племенам, они раскрасили лица, как это делали белые женщины, и надели легкие аляповатые платья, они пели и танцевали, качая бедрами, выбирали мужчин с деньгами и тащили их за дверь в задней части сарая.
Мозесу не пришлось проталкиваться через эту массу тел. Толпа почти чудесным образом расступилась перед ним, а многие женщины почтительно с ним здоровались. Хендрик шел следом за братом, и его охватило восхищение при виде того, что Мозес сумел добиться такого признания за три коротких месяца, прошедших с тех пор, как они приехали в Ранд.
У двери в дальнем углу сарая стоял охранник, уродливый, покрытый шрамами головорез, но он тоже узнал Мозеса и хлопнул в ладоши, приветствуя, после чего отодвинул матерчатую занавеску и позволил братьям войти в заднюю комнату.
В этой комнате не было такой толчеи, здесь стояли столы и скамьи для посетителей. А девушки сияли юностью, яркими глазами и свежей кожей. Огромная черная женщина сидела в углу за отдельным столом. У нее было безмятежное круглое лицо чистокровной зулуски, но его контуры почти расплылись от жира. Темная янтарная кожа плотно обтягивала ее достоинства; живот несколькими волнами свисал на колени, жир выступал черными складками из-под мышек и образовывал браслеты на запястьях. На столе перед женщиной стояли аккуратные столбики монет, серебряных и медных, и пачки разноцветных банкнот, и девушки то и дело приносили ей еще, добавляя к уже набранному.
Когда женщина увидела Мозеса, ее безупречные белые зубы сверкнули, как драгоценный фарфор; она с трудом поднялась на ноги. Ее бедра были такими слоновьими, что ей приходилось при передвижении широко расставлять ноги, но она подошла к Мозесу и приветствовала его так, словно он был вождем племени: коснувшись своего лба, женщина уважительно хлопнула в ладоши.
– Это мама Нгинга, – сообщил Мозес Хендрику. – Она самая большая хозяйка питейного заведения в Дрейкс-фарм. Скоро она останется здесь единственной.