Блэйну отчаянно хотелось подойти к ней, просто очутиться рядом, ощутить аромат ее духов и услышать хрипловатый голос с легким французским акцентом, но вместо этого он решительно направился туда, где в своей инвалидной коляске сидела Изабелла. Она в первый раз почувствовала себя достаточно сильной, чтобы присутствовать на соревновании, и Сантэн приказала соорудить для нее специальный пандус, чтобы коляску закатили в первый зрительский ряд, откуда хорошо просматривалось все поле.
Седовласая мать Изабеллы сидела рядом с ней, а вокруг – четыре ее подруги со своими мужьями; но дочери мгновенно соскочили со своих мест, завидев Блэйна, и припустили к нему, одной рукой подхватив юбки до лодыжек, а другой придерживая на головах широкополые соломенные шляпки, украшенные множеством лент. Обе пронзительно закричали, требуя внимания отца, а потом запрыгали по сторонам от него и, схватив за руки, потащили к его месту рядом с Изабеллой.
Блэйн почтительно поцеловал бледную шелковистую щеку, подставленную Изабеллой. Ее кожа была прохладной, и Блэйн уловил слабый запах лауданума в ее дыхании. Зрачки больших глаз Изабеллы расширились от наркотика, придавая им трогательно ранимый вид.
– Я скучала по тебе, милый, – прошептала Изабелла, и это было правдой.
С того момента, как Блэйн оставил ее, она в отчаянии оглядывала все вокруг в поисках Сантэн Кортни, и ее муки лишь слегка ослабели, когда она увидела Сантэн в окружении поклонников выше на трибуне.
– Мне нужно было переговорить с мальчиком, – объяснил Блэйн, извиняясь. – Тебе лучше?
– Да, спасибо. Лауданум уже действует.
Она улыбнулась Блэйну так трагично и храбро, что он снова наклонился и поцеловал ее в лоб. Потом выпрямился и бросил виноватый взгляд в сторону Сантэн, надеясь, что она не заметила этого импульсивного жеста нежности; но она наблюдала за ним и быстро отвела взгляд.
– Папа, команды выходят! – Тара потянула его за рукав, вынуждая сесть. – Вперед, Вельтевреден! – пронзительно закричала она, и Блэйн наконец смог сосредоточиться на игре вместо собственной дилеммы.
Сменив сторону, Шаса легким галопом вел свою команду мимо трибуны вдоль боковой линии поля, стоя на стременах, поправляя ремешок шлема и всматриваясь в трибуну в поисках Блэйна. Они обменялись взглядом, и Шаса усмехнулся, когда Блэйн на мгновение поднял большой палец. Потом он снова опустился в седло и развернул Тигровую Акулу навстречу команде Наталя, которая тоже выехала на поле в своих белых бриджах и шлемах, черных сапогах и черных рубашках с короткими рукавами; натальцы выглядели сильными и опытными.
Макс Теннисен нахмурился, поняв, что Шаса будет теперь по другую сторону от него; повернувшись, он рукой подал сигнал своему второму номеру на другой стороне поля, но тут же снова вернулся на место, потому что судья уже выехал в центр и бросил белый мяч, сплетенный из корней бамбука.
Последний чаккер начался с путаницы, промахов клюшками по мячу, крутившемуся под копытами пони. Потом мяч отлетел в сторону, Банти наклонился в седле и нанес свой первый хороший удар за всю игру, высокий прямой, и мяч взлетел высоко, а пони инстинктивно помчался за ним, вынося Банти на линию удара по воротам, хотел того игрок или нет.
Это был удар Банти, так что он имел право на свободную линию, и его пони безупречно двигался по ней, но Макс Теннисен развернул Немезиса, и черный жеребец в два шага перешел на полный галоп. Отец Макса не зря выложил за скакуна тысячу фунтов, и крупная сильная лошадь понеслась на Банти как лавина.
Банти оглянулся через плечо, и Шаса увидел, как он побледнел.
– Твоя линия, Банти! – закричал он, ободряя товарища. – Не отступай!
В тот же момент он увидел, как Макс нажал пальцем на блестящее плечо жеребца, и Немезис изменил угол движения. Это была опасная и зловещая атака, и, если бы Банти устоял перед ней, ее откровенная подлость стала бы очевидной. Но тактика устрашения снова сработала: Банти отчаянно дернул поводья своего пони и отступил, открыв линию. Макс победоносно занял ее и наклонился в седле, высоко подняв клюшку в махе вперед и сосредоточив все внимание на белом мяче, подпрыгивавшем на траве прямо перед ним, намереваясь нанести обратный удар.
Он не заметил очутившегося поблизости Шасу и оказался не готов к стремительной скорости, которую развил Тигровая Акула в ответ на удар пяток своего юного наездника, когда тот под вполне законным углом очутился рядом с Максом.
Ни один из них еще не ударил по мячу; следовательно, по правилам оба имели на него право. Но когда они сблизились на лошадях, мчавшихся полным галопом, причем Тигровая Акула всего на голову отставал от большого черного жеребца, Шаса подал своему пони сигнал, нажав пальцем на заднюю часть плеча, и Тигровая Акула радостно отреагировал. Он резко изменил угол и ударил со всей силой своего уродливого плеча. Столкновение оказалось неожиданно жестким, и Шаса чуть не вылетел из седла, его бросило на шею Тигровой Акулы.