Власть меча

Сливовый Пудинг был маленьким полноватым пони, не слишком молодым, но он обладал сверхъестественным инстинктом, определяя линию полета мяча, и помогал Шасе нанести удар. Вместе они составляли образец взаимопонимания. Однако в соответствии с возрастом Сливовый Пудинг становился осторожен. Он уже не наслаждался бешеной скачкой и уклонялся от того, чтобы на полном галопе столкнуться пухлым плечом с другим пони. Шаса это сообразил, когда на противоположной стороне поля Макс Теннисен потребовал своего черного жеребца Немезиса. На этом пони он последние четыре дня терроризировал всю юношескую лигу, так хитро действуя на грани нарушения правил, что судьям было трудно призвать его к ответу. И Теннисен преуспел в том, что пугал большинство молодых и более легких игроков, устраняя их с линии удара, даже когда они имели право на защиту, и несся на тех, у кого хватало храбрости противостоять ему, с такой садистской силой, что два или три раза едва не происходили несчастья. Был даже один несчастный случай, когда маленький Табби Вермулен из Трансвааля вылетел из седла, сломал запястье и вывихнул плечо.

– Скорее, Абель, не стой просто так! Надевай седло на Тигровую Акулу!

Тигровая Акула, молодой гнедой жеребец, которого тренировали всего год, была уродливым животным с угловатой головой и невероятно мощными плечами, из-за чего конь казался горбатым. И характером он обладал таким же непривлекательным. Конь лягался и кусался без повода и предупреждения, иной раз становился неуправляемым, и у него случались вспышки агрессии, когда он словно с радостью откликался на приказ скакать рядом с соперником, мешая ему; и он никогда не уходил от прямых столкновений. При других обстоятельствах Шаса предпочел бы Сливовый Пудинг, но Макс седлал Немезиса, и Шаса без труда догадывался, к чему это приведет.

Рукоятка его клюшки сломалась на последних секундах последнего чаккера, и он отстегнул ремешок от запястья и бросил его на землю, крикнув своему второму номеру, когда тот направился к фургону для замены клюшки:

– Банти, ты должен действовать быстрее и перейти к моей линии! Не отступай, приятель!

Шаса умолк, вдруг осознав, что его тон звучит почти оскорбительно, и заметив, что полковник Блэйн Малкомс, капитан национальной сборной и настоящий полубог для Шасы, наблюдает за ним. Малкомс появился незаметно и теперь стоял, прислонившись к заднему колесу фургона, заложив ногу за ногу и скрестив руки на груди. Широкополая панама была сдвинута на один глаз, на губах блуждала загадочная полуулыбка. Шаса не сомневался, что она выражает неодобрение, и постарался изменить хмурое выражение своего лица.

– Здравствуйте, сэр. Боюсь, нас немножко потрепали.

Шаса неубедительно попытался изобразить печальную улыбку. Чему бы ни учили его в Бишоп-колледже, он не любил проигрывать, очень не любил.

Но Блэйн не склонен был осуждать Шасу за дурное настроение, его восхищало то, что он увидел в парнишке. Желание победить являлось наиболее важным свойством характера, и не только на поле для конного поло. Прежде Малкомс не был уверен, что Шаса Кортни обладает этим качеством; для человека его возраста юноша весьма ловко это скрывал. Взрослым он демонстрировал прекрасное вежливое лицо, внимательно отвечал с теми старомодными манерами, которые вбили в него мать и школа, и его всегда было трудно понять.

Однако Блэйн в последние четыре дня пристально наблюдал за юношей. Он уже видел, что Шаса прекрасно и естественно держится в седле, что у него отличный глаз и плавный удар подвижного запястья. Шаса обладал бесстрашием, решительностью и энергичностью, что нередко приводило к тому, что его наказывали за пересечение линии полета мяча и за другие проявления опасной игры. Но Блэйн знал, что с опытом юноша научится маскировать жесткий стиль ведения игры и сделает его не таким очевидным для судей.

Другим необходимым требованием для игрока международного класса была большая выносливость, что тоже приходит с возрастом, со старанием и опытом. Этот последний пункт представлял собой нечто настолько жизненно важное, что игрок достигал высшего пика своей карьеры годам к сорока, а то и позже. Сам Блэйн только-только достиг этого уровня и мог рассчитывать еще на десять лет пребывания на вершине спортивной карьеры.

Шаса Кортни подавал надежды, и теперь Блэйн видел в нем и волю к победе, и горький гнев при мысли о поражении. Он улыбнулся, вспомнив собственный ответ, когда в таком же возрасте отец сказал ему: «Блэйн, ты должен научиться проигрывать». И он заявил с высокомерной мудростью шестнадцати лет: «Да, сэр, но я не намерен как следует тренироваться, чтобы стать отличным неудачником».

Блэйн погасил улыбку и негромко произнес:

– Шаса, можем мы перемолвиться словечком?

– Конечно, сэр.

Шаса поспешил на его призыв, уважительно сняв шлем.

– Ты позволяешь Максу сбивать тебя с толку, – тихо заговорил Блэйн. – До сих пор ты пользовался головой. В первых четырех чаккерах ты помешал ему четыре раза, но в последнем раунде он тебя обошел.

– Да, сэр. – Шаса невольно нахмурился.

– Думай, парень. Что изменилось?