Владыка Ядов

Когда Дорен пришел, Лицемер затеял Игру и быстро достиг цели — в данном случае это было совсем нетрудно, скорее скучно. Однако, он не собирался становиться Дореном. На этот раз, завладев чужой волей, Лицемер проник в Дорена, но не завершил процесс, а, напротив, максимально растянул его последний этап. Они сидели в креслах напротив друг друга — Дорен с остановившимся взглядом и побелевшим лицом, неподвижный, казавшийся замороженным, и Энклед — собранный, энергичный, хищно смотрящий на свою добычу. Лицемеру не нужна была личность пойманного человека, а вот природа его таила в себе массу возможностей, о которых сами люди мало что знали. Человек слаб и противоречив, потому что внутри себя соединен со всей Сальбравой — разнонаправленные силы уравновешивают друг друга в его природе, формируя в итоге наислабейшее существо, обладающее наибольшим потенциалом развития. Со всеми мирами здесь установлена связь, и Лицемер собирался найти одну, особенную дорогу, что должна была привести его в место, где существующее перестает быть. Все прочие пути туда закрыты или слишком хорошо охраняемы, возможно, закрыт и этот — однако, он должен попытаться.

Мысль и чувство, вещь и знак разделены для людей, но не для Темного Князя из первого поколения бессмертных, некогда участвовавшего в творении мира. Глаза Дорена стали вратами, его душа — запутанным лабиринтом, и где-то здесь находилась спрятанная дверь, которую Лицемер должен был найти. Он вошел в лабиринт, снял со стены факел и двинулся вглубь по запутанным кривым коридорам. Первые стражи, похожие на големов с лицами Дорена, встретили его за первым же поворотом, но этими уровнями он всецело владел, и стражи лишь поклонились Лицемеру. Он нашел вход вниз, где его ждали меченосцы, они также поклонились и даже выразили желание сопровождать его в дальнейшем пути. Небрежным жестом руки он отказался от их услуг. Здесь, на подземном этаже было темнее, факел в его руке едва освещал окружающее постранство. Стены в подтеках, где-то капала вода и слышались дикие крики. Некоторые стены обвивали странные растения, среди которых таились змеи и скорпионы. Лицемер чувствовал себя здесь вольготно, ему не нужен был факел, чтобы видеть, что тут происходит: нижние уровни души принадлежат демонам также, как верхние — созданиям света.

Он нашел старую лестницу, заваленную хламом, и медленно пошел вниз. Некоторые ступеньки оказались неусточивы и ему приходилось проверять их ногой, прежде чем перенести на нее вес. Сбоку по лестнице текла грязная жирная жидкость, а среди мусора возились уродливые твари, похожие одновременно на крыс и крупных насекомых.

Лицемер проигнорировал выход на следующий этаж и продолжил спуск. Чем дальше, тем хуже. Насекомые стали меньше, но теперь их было намного больше. Они облепили все — стены, пол, потолок — сделавшись похожими на темный шевелящийся ковер. Наступая, Лицемер слышал как трещат их панцыри и чувствовал запах их горящих тел, когда пламя факела оказывалось слишком близко от стен или потолка. Некоторые насекомые падали на него, но он не обращал на них внимания.

Лестница завершилась лужей из слизистой жидкости, в которой плавали нечистоты, за лужей, в стене, была намертво запечатанная дверь. Пачкая подол хламиды и ноги, Лицемер подошел к двери и произнес Имя: дверь, которая никогда не должна была открываться, открылась. Там был просторный зал, а тьма стала такой, что факел уже не освещал ничего. Он услышал глухое рычание, движение, скрежет когтей о камень. Сквозь темноту, которая была ему родственна, он ясно ощущал стражей; он произнес другое Имя, и они застыли, прилепившись к полу, дергаясь и оглашая помещение разъяренным пронзительным воем. Впереди были ступеньки, он спустился по ним, пересек зал и оказался в длинном коридоре, где были ниши, в глубине которых не было дверей — только их выгравированные на камне изображения. Это было знаком того, что он на верном пути: множество потенций Дорена, которые тот не смог — и уже никогда не сможет — реализовать. Коридор слегка изгибался и шел вниз, образуя гигантскую спираль; казалось, что он был бесконечен. Лицемер заглядывал в каждую нишу и при свете факела читал кривые, едва заметные надписи над гравировкой. Ему не нужен был факел, чтобы видеть в темноте, как бы глубока она не была; однако без этого неверного света, символизирующего здесь кусок похищенной у Дорена осознанности, надписей бы просто не появилось. Они возникали благодаря свету, и это была основная из двух причин, которые побудили его взять факел.