Владыка башни

Старик нахмурился: судя по всему, он не понял ни слова. Аль-Сорна сокрушённо вздохнул, мельком оглянулся на своих гвардейцев и конников-эорхиль, а затем запел. Единственная нота, вряд ли способная вызвать кровотечение, – он просто озвучил свой вопрос, окрасив его видениями, которые посла л ему шаман. Старик вздрогнул, его глаза расширились, он кивнул, снова посмотрев на Ваэлина. И новое виденье возникло у него в голове.

Тёмная людская масса бежит по ледяной равнине, спины белых медведей мелькают в толпе. Бегут на запад, всегда только на запад, подальше от всадников… некогда отдыхать… некогда охотиться… только бежать… или упасть замертво. Сначала – старики, потом – дети, племя все редеет, оставляя краску жизни на белом снегу. Медведи свирепеют от голода, вырываются из-под воли шаманов, нападают на людей. Даже сильнейшие из воинов плачут, когда приходится убивать благородных животных и есть их мясо, ибо кто они без своих медведей? К тому времени, когда показываются равнины, становится ясно, что их народ умер… Они ничего не хотят и не просят, лишь спокойной смерти.

Виденье исчезло. Дарена всхлипнула, по её лицу потекли слёзы.

– Какие же мы чёрствые дураки, – прошептала она.

Ваэлин запел снова, вкладывая в песнь образ сражения, увиденного на гобелене в Башне: Орда и её ужасные звери. Шаман с презрительным ворчаньем послал ему новую картинку.

Битва жестока, пощады никто не ждёт, кошки и медведи в ярости кидаются друг на друга, стаи копьястребов затмевают небо, сталкиваются, как грозовые тучи, роняя на землю дождь окровавленных перьев, люди дерутся копьями и костяными дубинами… Кровавая битва завершена: Медвежий народ показал Кошачьему, как надо сражаться во льдах, и те трусливо убираются в южные долины в поисках более лёгкого противника. Больше их никто не видел.

«Медвежий народ». Ваэлин посмотрел на стойбище: мужчины, женщины, совсем немного детей… Все крайне оголодавшие. Стариков не видно, как и животных. «Потеряв медведей, они потеряли имя». Он перевёл взгляд на шамана и запел снова, вызвав образ всадников в чёрном и закончив вопросительной нотой, уже чувствуя знакомую усталость: на сегодня он спел достаточно.

Впервые шаман заговорил, его рот искривился, когда он попытался выговорить единственное слово незнакомого языка:

– Воларс-с-сы.

* * *

Приказав гвардии Северных пределов отдать северянам половину наличных запасов еды, он отослал гвардейцев к местам их службы: оставил не более дюжины. Капитана Адаля, чья угрюмая ярость становилась уже утомительной, отправил на юг с приказом отменить общий сбор и послать гонцов к сеорда с известием, что их воины больше не требуются.

– Кошачий народ, Медвежий народ, – прошипел Адаль Дарене, почти на пределе слышимости для Ваэлина. – Все одно – ордынцы. Мы не можем им доверять.

– Вы этого не видели, Адаль, – прошептала та, тряхнув головой. – Единственное, чего нам теперь следует страшиться, это чувство вины, если мы дадим им умереть.

– Людям всё это не понравится, – предупредил он. – Многие будут требовать мести.

– Мой отец всегда выбирал верный путь, не заботясь о том, как его поймут другие. – Дарена замолчала, и Ваэлин почувствовал, что она смотрит в его сторону. – В этом отношении ничего не изменилось.

Эорхиль уехали вечером. Пока его народ седлал коней, Санеш Полтар поднял руку, прощаясь с Ваэлином, и произнёс:

– Авенсурха.

– Это моё имя?

Вождь указал на север, где над горизонтом вставала одна-единственная звезда.

– Всего лишь один месяц за всю человеческую жизнь она сияет так ярко. Под её светом не бывает войны.

Он снова поднял руку, повернул коня на восток и ускакал вместе со своим народом, за исключением одного всадника. Вернее, всадницы.

– Она отказывается уезжать, милорд, – напряжённо произнёс Орвен, избегая смотреть в глаза Аль-Сорне.

Неподалеку Инша-ка-Форна раздавала полоски вяленого лосиного мяса кучке детей, жестами показывая, чтобы они не глотали слишком быстро.

– Я спросил госпожу Дарену, почему она так поступает. Госпожа ответила, что я, гм… и сам знаю.

– Капитан, вы хотите, чтобы она уехала?

Орвен закашлялся и нахмурил брови, обдумывая ответ.

– Тогда примите мои поздравления. – Ваэлин хлопнул его по плечу и пошёл искать Дарену.

Она сидела рядом с шаманом. Оба склонились над носилками, на которых лежала старуха. Женщина была ещё худее, чем остальные члены племени: она едва дышала, рот раскрылся, взгляд уже стекленел. Старик смотрел на неё с глубокой тоской, и Ваэлину не требовалась песнь крови, чтобы понять: мужчина смотрит на умирающую жену.

Дарена достала из своей сумки пузырёк и влила содержимое в рот старухи, несколько прозрачных капель на пересохший язык. Та слегка шевельнулась, поморщилась и закрыла рот, почувствовав свежую влагу. Взгляд приобрёл осмысленное выражение, и шаман, взяв женщину за руку, тихо заговорил на своём родном наречии. Гортанные слова звучали резко для уха Ваэлина, напоминая скорее порывы горного ветра, но все равно в них чувствовалась нежность. «Он говорит ей, что они спасены, – догадался Аль-Сорна. – Говорит, что нашли убежище».