Владукас

— Нет, сынок, привезли. Казимера Константиновна остановила подводу, и добрый человек согласился довезти нас до места. Теперь мы здесь будем жить. А это наши хозяева: дядя Йонас и тетя Зося, — мама показала глазами на стоявших в стороне супругов, которые с любопытством смотрели на меня.

— Как тетя Зося? — удивился я. — Да это же Казимера Константиновна!

Чуть заметная улыбка пробежала по лицу матери.

— Нет, сына, — возразила она, — это тетя Зося, родная сестра Казимеры Константиновны. Они очень похожи. Я сама их перепутала. А Казимера Константиновна ушла обратно в Шяуляй. Ей нельзя долго оставаться здесь. Она хотела дождаться, когда ты проснешься, но так и не дождалась.

— Мама, откуда она знает, что меня зовут Владукас? Помнишь, она сказала: «О, знаю, знаю. Ваш сын зовут Владукас!»? Ведь так меня называли только те литовцы, у которых я ночевал после побега из концлагеря.

— Понятия не имею, — ответила мама, пожав плечами. — Но тебя так называл и тот мужчина, который спас нас от германской каторги, хотя я ему ничего о тебе не говорила.

— Это тот эсэсовец, который целый день водил нас по городу?

— Да не эсэсовец он вовсе и даже не немец.

— А кто же?

— Литовец. Обыкновенный портной. Ночевали мы в его мастерской. Так, по крайней мере, мне объяснила Казимера Константиновна.

Теперь я окончательно понял, что догадка моя была верна. Наш побег из «газокамеры» совершился не без участия дедушки Павиласа Кужелиса, который обещал нам помочь. И вот сдержал обещание. Но маме пока я ничего не сказал. Слишком много еще было здесь загадочного и неясного.

2

Как в романе великого английского фантаста Герберта Уэллса «Машина времени», жизнь моя с космической быстротой перемещалась во времени. Совсем недавно я был в «рабовладельческом обществе», когда меня везли на германскую каторгу. В Шяуляйском концлагере попал в «феодальное общество»: меня чуть не продали литовской помещице. А теперь вот оказался в «капитализме» — в батраках у Каваляускасов Йонаса и Зоси.

По моим представлениям, наши хозяева пан Йонас и пани Зося были людьми весьма зажиточными: жили в большом пятистенном особняке с верандой, имели много надворных построек, свой лес, а пахотной земли столько, что и глазом не охватишь. Детей у них не было. Они совершенно не понимали русского языка, а мы с мамой — литовского. Поэтому объясняться приходилось разными способами. Так, в первый же день пани Зося затараторила, обращаясь ко мне и маме:

— Вольгать, вольгать, вольгать…

А что такое «вольгать», мы не знали: смотрели на нее, как бессловесные животные, и пожимали плечами. Тогда наша хозяйка поднесла к нам пустую тарелку с ложкой и, вкусно цокая языком, поманила на кухню. Тут обе женщины рассмеялись, наконец, поняв друг друга. Оказывается, нас звали ужинать.

Мы уселись за небольшой стол на кухне, которая представляла собой прихожую с окном во двор. Возле окна стояла лавка. На противоположной стороне находилась голландская печь, оставляя узкий проход с улицы в горницу. Зося разложила на столе четыре деревянные ложки и посредине водрузила огромную миску дымящихся, густых щей, запах которых приятно защекотал мои ноздри. Йонас, прижав к животу круглый каравай, нарезал целую кучу пеклеванного хлеба с розовой корочкой. Когда начали есть, я чуть не проглотил язык: все было так вкусно!

После ужина хозяйка сказала маме:

— Гульть!..

И указана на постель.

— Баю-бай? — спросила мама.

— Баю-бай! — закивала головой хозяйка, довольная тем, что хоть в этом нашли общий язык.

Так мы узнали и запомнили два первых литовских слова: «вольгать», значит кушать, и «гульть» — спать.

После утомительной дороги и сытного ужина мы спали долго и крепко. Проснулись, когда на улице уже вовсю светило солнце. Каваляускасы опять пригласили нас за стол, а после завтрака повели во двор показывать свое хозяйство. Зашли в хлев. Здесь под одной крышей находились и лошади, и коровы, и свиньи, и овцы. Терпко пахло навозом. Я заметил, что хозяин по-разному относился к животным. Дольше всех он задержал нас у стойла высокого гнедого жеребца, любовно погладил его огненную шею, ласково поговорил с ним и с горсти покормил овсом. Стоявшей рядом маленькой сивой кобыле с бельмом на левом глазу он тоже подсыпал в ясли овса, но разговаривать с ней не стал, а только бросил ей несколько строгих слов и быстро отошел от этого стойла. Равнодушно пошлепал ладонью коров по гладким бокам, поднимая их с належанных подстилок. И совсем без внимания оставил глупых овечек, которые настороженно следили за каждым нашим движением и чуть что — шарахались от нас в разные стороны. Они содержались вместе с коровами.

У левой стены хлева в отдельных закутках, занимавших целый ряд, хрюкали брюхатые свиньи, окруженные поросятами, и откормки, отяжелевшие от сала. Это было Зосино хозяйство.