Владукас

«При чем тут Пятрас Расткаускас?» — уловил я немой вопрос во взгляде Йонаса. А вот при чем! Я перевернул перед ним лист на другую сторону. В конце скрупулезно перечисленных личных вещей: рубашек, полотенец, наволочек от подушек, катушек ниток, ложек, вилок и т. п. стоит подпись моей мамы, а немного ниже — приписка:

«1944 года, 16 марта. Я, старший вахмистр Подубисского полицейского пункта Шяуляйского уезда Пятрас Расткаускас, выполняя приказ № 501 Шяуляйской охранной политической полиции, направился в деревню Мечаушяй к гражданину Йонасу Каваляускасу и по имеющемуся списку проверил вещи, оставленные заключенной Котиковой Прасковьей. Вещи хранятся в порядке и соответствуют списку. Гражданин Каваляускас обязуется держать их до тех пор, пока они не будут взяты обратно».

Внизу под этой припиской стоят собственноручные подписи Каваляускаса Йонаса и Расткаускаса Пятраса со всеми его титулами гестаповца.

Когда все прочитали этот документ, за столом воцарилось гробовая тишина. Зося испуганно моргала глазами. Йонас что-то обдумывал, косясь на мою серую папку. Стасис, сдвинув брови, смотрел на него в упор. Самый молодой из нас, Вацлав, сидел в сторонке и как-то незаметно наблюдал за всеми. А у меня в голове копошились нехорошие мысли: ведь не так давно в Литве закончилась коллективизация. По дорогам нельзя было ходить и ездить, не рискуя быть убитым из кулацкого обреза. На территории Шяуляйского и Пакруойского районов орудовали «лесные братья», в частности националистическая организация «Аудра». Про здешних отчаянных «головорезов-лесников» я был много наслышан: не дай бог попасть к ним в руки. С ними заодно действовали и недобитые бывшие гестаповцы и белоповязочники, временно перекрасившись и выжидая, когда можно будет выступить против Советской власти. «Вот попал, кажется, я в историю! — думал я. — Чего доброго, отберут у меня эту серую папочку с документами и самого прикончат. И никто не узнает, где погиб курганский кандидат исторических наук: ведь я самовольно отлучился, командировка у меня только до Москвы, поэтому будут искать там…»

Не знаю, чем бы кончилось это молчаливое оцепенение, воцарившееся за столом, если бы не Вацлав. Он быстро оценил ситуацию и, чтобы выручить меня из затруднительного положения, сказал:

— По-моему, с выводами торопиться не следует: здесь могут оказаться и однофамильцы или разночтения — не Расткаускас, а Рядзянскас, что по-русски означает Петр Ростовский.

— Да, конечно, — быстро согласился я, пряча серую папку в дорожный портфель. — Это могут быть и однофамильцы, чем черт не шутит!.. Но проверять мне уже некогда, надо возвращаться в Москву, так как срок моей командировки на исходе. Хотелось бы только посмотреть изнутри школу. Как она сейчас выглядит? Наверное, там все изменилось, — любезно обратился я к Каваляускасу.

— Можно, можно!.. Пожалуйста! — заторопился Йонас, обрадовавшись, что разговор перешел на другую тему. — У меня с собой ключи…

Гости дружно поднялись из-за стола и в сопровождении хозяина направились в школу.

С трепетом и волнением вошел я в знакомый с детства класс, где во время войны учились литовские ребятишки. Он показался мне каким-то неуютным, убогим и тесным, хотя все в нем было по-прежнему: голубые окна, черные парты, голландская печь, облицованная кафельными плитами. Вот здесь, в правом углу, возле двери, выходящей к лесу, лежал раненый партизан дядя Коля, за которым я ухаживал. А вот за этой партой сидела девочка с белыми косичками Стася Минкуте, просившая панялю учительницу принять меня в школу. Как жаль, что она навсегда ушла из моей жизни!..

— Неужели здесь все так же учатся? — спросил я, ни к кому не обращаясь.

— Да, но строится уже новая школа, — ответил Йонас.

Я подошел к знакомому простенку между окнами, выходившими в сад, задумчиво остановился и вдруг нарочито громко воскликнул:

— А вот здесь висел портрет Гитлера! Не знаете ли вы, Йонас, что с ним потом было? Куда вы его девали, когда пришла Советская Армия?

Йонас сердито затопал ногами:

— Вот так!.. Вот так!.. Изорвали и растоптали!..

— А вы ничего не заметили в этом портрете, когда снимали его со стены? — остановил я его, сдерживая волнение.

Каваляускасы переглянулись между собой, замялись.

— Вспомните, пожалуйста, — искренне попросил я. — Для меня это очень важно.

Стасис и Вацлав смотрели на нас в недоумении.

— Пожалуйста, — снова попросил я.

Более смелой оказалась Зося.

— Да, заметили, Владукас, — откровенно призналась она и опасливо посмотрела на мужа. — Этот портрет был уже раньше кем-то разорван, а потом склеен…

Йонас опустил голову.

У меня перехватило дыхание: