«Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

Интересно, но в поисках «хорошего» прокурора ГО НКВД обратилось не к городскому прокурору Волнушкину, а к и. о. прокурора Камского бассейна Щукину. Первому начальник ГО НКВД Левоцкий не доверял. На то были причины. Во-первых, Левоцкий не мог не знать, что в показаниях арестованного областного прокурора Леймана Волнушкин фигурировал как член контрреволюционной организации правых. Во-вторых, было известно, что по старому месту работы пермский прокурор был хорошо знаком с репрессированным еще в октябре 1937 г. окружным прокурором Юркиным. В-третьих, Волнушкин еще с 1935 г. оставлял после себя «дурной» след в местной прессе. К следственному делу аккуратно были приобщены вырезки из газеты «Звезда» за 1935–1937 гг., в которых Волнушкина критиковали за «бюрократизм»[297]. Ставить на человека, который вот-вот подвергнется аресту, Левоцкий не мог. Персона Щукина напрашивалась сама собой, тем более что осуществление кулацкой операции началось в Прикамье с дела начальника КРП Кандалинцева и репрессий в Камском речном пароходстве. Сержант госбезопасности Распопов давал в 1939 г. показания:

«…Левоцкий вкратце рассказал Щукину, что заставляет его нарушать процессуальный кодекс, сославшись на то, что-де в начале массовой операции была установка аресты производить без санкции прокурора, а сейчас-де предложил заручиться санкцией прокурора, а поскольку-де это уже является пост фактом, то и задумываться над этим не стоит. Заручившись согласием Щукина, что он это сделает, и по его уходу из кабинета Левоцкого, последний в присутствии меня, Горчилина и т. Лизунова иронически бросил реплику: „С таким чудаком можно все сделать“, а Горчилин добавил: „Щукин вообще любит подписывать и давать свою визу, так что мы его тут используем на все 100 %“»[298].

Щукин и его заместитель Сюркаев оправдали надежды энкавэдэшников. «Процесс самой штамповки происходил следующим образом: готовили сразу 200–300 дел, и в те сутки, когда нужно было отправлять дела в Свердловск, вызывали прокурора с печатью, когда он говорит, что [с] этим количеством не справиться, что ему нужно посмотреть, то здесь его уговаривали, что дела во что бы то ни стало необходимо сегодня же отправить, что ему помогут. Действительно, ему выделялось иногда 2–3 человека сотрудников, которые писали на постановлениях: „Арест санкционирую, и. о. прокурора Камского бассейна“, а прокурор только расписывался и ставил печать, правда, слегка перелистывал дела и заносил в свой список, который он вел здесь же при просмотре, успевая только записать имя, отчество и фамилии». Позднее, в 1938–1939 гг. «список Щукина» так и не был обнаружен. Поэтому судить о точном количестве «проштампованных» прокурором Камского бассейна дел затруднительно. Известно, что визировались в том числе и следственные дела, никакого отношения к Камскому пароходству не имеющие. В этом случае копии санкций направлялись Волнушкину. Однако ни санкций, ни списка обнаружить так и не удалось[299]. В октябре 1937 г. заместитель областного прокурора Александров сообщал новому прокурору Камского бассейна:

«…ориентировочно возможно располагать — Сюркаевым до 600 (санкций), Щукиным до 100»[300].

Известно также, что в ряде областей работников водного транспорта могли арестовать и с санкции территориальных прокуроров[301]. Входили ли Свердловская область и Прикамье в разряд этих областей — неизвестно. Важно другое. Работникам НКВД нужно было, чтобы какой-нибудь прокурор завизировал дело.

Впрочем, послушный подручный из прокурора получался не всегда. Городской прокурор г. Лысьвы Кукарских усилиями начальника ГО НКВД Корнилова в ноябре 1937 г. был исключен из партии, а 7 января 1938 г. арестован.

«…Кухарских отказывал в арестах Корнилову, т. е. без предварительного просмотра материалов отказывал в санкциях на аресты, этим лишал возможности Корнилова создавать искусственные дела и не из врагов народа делать врагов», —