Подобное рвение прокуроров в 1937 г. (особенно в четвертом квартале) было неслучайным. Осенью 1937 г. надзорному ведомству оставалось послушно подписывать дела, параллельно пытаясь — в соответствии с правилами самосохранения и межведомственной борьбы — «соревноваться» с НКВД. В этой гонке прокуратура неизбежно проигрывала: проводить свои дела через «тройки» она не могла; как сторона, участвующая в проведении операции, ведомство часто становилось заложником советского законодательства. В ходе выполнения приказа № 00447 прокуроры сталкивались с множеством «мелких» проблем. Так, надо было определиться с ответом на вопросы: как реагировать на увольнение родственника арестованного? должна ли проводиться конфискация имущества, и в каком объеме она должна осуществляться? и т. д. О формулировке самого приказа районные, окружные и городские прокуроры имели, видимо, весьма смутные представления. Иначе не было бы необходимости областному прокурору отправлять 8 октября 1937 г. на места инструкцию следующего содержания. «Операция, проводимая органами УГБ НКВД по решениям тройки, регулируется рядом совершенно секретных указаний. Поэтому, если Вам что-либо непонятно в этой области, Вам надлежит предварительно запросить Облпрокуратуру, прежде чем принимать то или иное решение или давать предложение органам НКВД. Так как в противном случае Вы рискуете тем, что я буду вынужден отменять ваше решение, так как подтвердить их для выполнения НКВД я могу только в том случае если это находится в соответствии с существующими на сей счет законами. В данном случае разъясняю Вам, что конфискация лиц, осужденных тройкой, проводится правильно, причем размеры ее должны быть такие же, как и по приговору суда. Никаких постановлений тройки семьям осужденных контрреволюционеров НКВД представлять не должно…»[311].
С февраля 1938 г. курс прокуратуры изменяется на 180 градусов. С этого времени московское начальство упорно пытается ограничить рвение своих подчиненных. Вслед за приказом прокурора СССР от 7 февраля 1938 г. о восстановлении ошибочно уволенных прокуроров в 1937–1938 гг., 25 февраля Вышинский в приказе № 187/7с требует от своих подчиненных прекратить порочную практику переквалификации обычных дел на дела по 58-й статье без достаточных на то оснований. Кроме того, райпрокурорам запрещалось возбуждать «контрреволюционные» дела без санкции областного прокурора. Чуть позже райпрокурорам запретили выдавать санкции органам НКВД без разрешения областного начальства[312]. Наконец, с 3 мая 1938 г. приказом № 436/13с всем прокурорам было запрещено возбуждать дела о контрреволюционных преступлениях без санкции Прокурора СССР и производить аресты по всем делам без санкции областного начальства[313]. Эти усилия были результативны. В 1938 г. прокуратура Камского бассейна не завела ни одного «контрреволюционного» дела, полностью уступив эту деятельность органам НКВД. Резкое снижение прокурорской активности можно объяснить межведомственной борьбой. Выражаясь футбольным языком, такая позиция прокуратуры ставила органы НКВД в положение «вне игры». Вышинский организованно выводил своих людей из-под удара. С сентября 1937 г. надзор над НКВД со стороны прокуратуры усиливается, а после 17 ноября — завершения операции — прокуратура начинает брать реванш за страх и бессилие августа 1937 — марта 1938 гг.
Отделы найма и увольнения
Новая заводская управленческая структура под названием Отдел найма и увольнения возникает после оргпостановления ЦК ВКП(б) и приказа Наркомтяжпрома от 1 августа 1934 г. Этим распоряжением ОНУ был выделен из отдела кадров, полностью реорганизован и подчинен непосредственно помощнику директора по найму и увольнению[314].
Определенный свет на структуру и деятельность этого органа проливает первый доклад начальника ОНУ за период с августа 1934 по апрель 1935 гг. В отделе найма и увольнения завода Дзержинского работало 22 человека. В ведении начальника находились его личная «канцелярия» — секретарь и машинистка, бюро найма и увольнения, учетно-плановое бюро, паспортный и военный стол. «Правой рукой» помощника директора по найму и увольнению был его заместитель, руководивший бюро. Именно его аппарат после личной беседы начальника с рабочим перепроверял и оформлял необходимые бумаги, проводил анкетирование и посылал запросы о выяснении его личности в местные НКВД и советы[315].