Визариум. Проникновение миров

Первые ночи Юрка спал, как убитый. Физический труд на свежем воздухе совсем его оболванил. Был даже миг, когда Юрка перестал понимать, что происходит: весь день он полол, стоя раком, рабатки, и всю ночь ему мерещилось то же самое, но с ирреальными подробностями. Потом стало полегче. Наконец он отважился на вылазку. Интересно же, что там получается у хозяина.

Стемнело, когда Юрка отправился исследовать ту мастерскую, где Просперо, судя по всему, делал портрет Зенты. Вход был со стороны бассейна. Но не он заинтересовал Юрку.

Мастерская была с высоким стеклянным потолком, и Юрка здраво рассудил, что на первый раз будет достаточно, если он посмотрит сверху и разберётся, что к чему. У него хватило ума подойти к двери на цыпочках и прислушаться. Юрка оказался прав – в мастерской горел свет, и невнятно звучали голоса, мужской и женский. Подивившись тому, что хозяин мучает натурщицу в такое время, Юрка вышел во двор и по железной лестнице забрался на покатую крышу. Стеклянная она была не вся, а только в середине, и одна из рам как-то хитро выдвигалась, так что исследователь мог незримо подобраться и заглянуть в мастерскую.

Он увидел внизу любопытную парочку – Просперо и Зенту.

Они сидели на широкой деревянной скамье – Просперо в длинном халате, в маленькой шапочке, а Зента – закутанная в тёмный, с металлическим блеском, плащ. Поверх плаща на груди лежали две толстые косы. Эти косы Юрка знал – они были привязаны к шлему, в котором Зента позировала. Но шлема-то на блондинке и не оказалось – она сидела с непокрытой головой, держа на коленях толстую книгу.

– Если ты валькирия, Саннгрид, то и говорить тебе следует на языке валькирий, и не то важно, чтобы другие тебя поняли, а то, чтобы ты сама себя разумела, – сказал Просперо. – Ты можешь взять за образец язык скальдов. Конунгам и ярлам он известен с детства, а воины стараются изучить его, когда их берут в дружину.

– Я знаю. Но мне язык скальдов не по вкусу, – отвечала девушка, и Юрка понял – это не Зента, голос совершенно другой. – Не могу я называть золото огнём руки, а серебро – камнем руки. Это неуклюжие кеннинги.

– Золото также – груз тигля, пылающий уголь руки, а серебро – белая пурга тигля и снег чаш.

– Не нравится мне это.

– Придумывай своё. И будет у тебя свой язык.

– А вот как они называют мужа – мне нравится. Расточитель золота. Это правильно. Это хороший кеннинг.

– Возьмёшь его себе?

– Возьму, учитель.

Юрка вспомнил, как Зента жаловалась на скупость Просперо. Только Зента никогда не говорила так красиво и весомо.

– Мало подходит этот кеннинг для боя, Саннгрид. С ним ты не поведёшь мужей в сражение. Если бы ты вела женщин и звала их дарительницами золота, дело иное.

– Золото ещё можно назвать змеёй потока… – задумчиво произнесла Саннгрид.

– Почему так?

– Блеск от закатного луча на воде. А дева – дарительница змеи потока.

– Это прекрасный кеннинг, Саннгрид. Однако придумай что-нибудь и для благородных мужей.

– Зачем придумывать, если для них есть старые кеннинги? – спросила Саннгрид. – Вот, я нашла – дуб оружия и сражений. Всегда так было – женщину липой звали и ивой, мужчину – дубом.

– Но, Саннгрид, эти кеннинги – из языка скальда. Скальд сидит в ладье или на пиру, перед ним сидят мужи, и он им поёт о их доблести. Тут должна быть царственная неподвижность. А тебе суждено вести мужей в битву. Не станешь ведь ты взывать: вперёд, за мной, дубы! Придумай что-нибудь иное.

Она перелистнула страницу и беззвучно пошевелила губами, разбирая слова.

– Мужчина также – ствол меча, ясень вьюги Одина…

Голос валькирии сделался жалобным – так отвечает школьник, не понимая, чего от него добивается учитель.

Юрка сверху слушал неторопливый ночной разговор и ничего в нём не понимал.

Но девицу он разглядывал с большим интересом. Во-первых, он видел её впервые – значит, она где-то пряталась! Во-вторых, он предположил, что это не Зента, а то создание, для которого Зента послужила натурщицей. Мысль была чересчур лихой, но ведь ничего иного, ни картины, ни скульптуры, Юрка в мастерских не обнаружил.

Юрка уже заметил, что в хозяйстве Просперо творятся странные вещи. Вот Ариэль – на вид ему лет восемнадцать, никак не больше двадцати, тёмные волосы схвачены в хвост, загорелый, тощий, ходит в одних шортах и сандалиях. На городской улице в летний полдень сразу затеряется. Но Юрка видел, как он взлетает на верхнюю ступеньку каменной террасы в саду даже не прыжком, а словно усилием воли, и ноги почти не сгибаются. Это, кстати говоря, больше метра. Ещё однажды он обнаружил на дорожке трёхпалые следы такой величины, что большой сковородкой не накроешь. Юрка был невеликий знаток биологии, но следы разбудили фантазию. Они могли принадлежать рептилии или птице ростом со слона. А между тем животных в хозяйстве не было – если не считать кота и обнаглевших ворон.

И очень может быть, что договариваются с человеком, хорошо ему платят и меняют его внешность. Скажем, взяли кривую и косую дуру, обтесали под крутую блондинку Зенту, а теперь чему-то ещё и учат.

Очевидно, Просперо устал от тягомотных и невразумительных речей.