Витька с Чапаевской улицы

– Значит, это Тишкина работа, гроб с музыкой! Ну, дай срок, я его собственными руками, гниду, задушу! Он отправил на тот свет и Спиридона Громова, и Надюньку Кузнецову. Продажная шкура... А с виду такой тихонький, ласковый, гроб с музыкой!

– До свиданья, – сказал Витька.

– Погоди... – немного успокоился дядя Кондрат. – Переночевать-то есть где?

– Нельзя мне здесь, – ответил Витька. – Меня полицай Семенов знает.

– До этого выродка тоже дойдет очередь!

– Я пойду, – сказал Витька, озираясь – его пробрал озноб, – а у немцев есть тут овчарки?

– Из райцентра привозят этих зверюг, а здесь нету.

– Это хорошо, – сказал Витька.

– Дай бог тебе здоровья, сынок.

– Дядя Кондрат, если можно, дайте немного хлеба! – попросил Витька.

– Пойдем в избу, – спохватился Кондрат. – Накормлю, тем бог послал.

Витька оглянулся и вздохнул.

– Не один я.

– Так зови и его, гроб с музыкой! Витька сбегал за Верочкой и привел ее. Дядя Кондрат посмотрел на нее и спросил:

– Сестра?

Витька не успел ответить.

– Ага, – опередила Верочка.

– То-то, гляжу, вы похожи, – сказал дядя Кондрат. – Оба чернявые, чисто цыганята.

Витька и Верочка так и прыснули.

– Знать, еще душа держится в теле, ежели хихикаете, – заметил дядя Кондрат, отворяя дверь в избу.

В потемках он нащупал на шестке коробок и зажег керосиновую лампу, но, видно вспомнив про светомаскировку, тут же задул.

– Давеча Гришке Попову в окно из карабина шарахнули, – сказал дядя Кондрат.

Он стащил с кровати одеяла и, кряхтя, занавесил окна. И лишь после этого зажег лампу и поставил на пол.

– Умыться бы, – вздохнула Верочка.

– Я посвечу, – дядя Кондрат взял лампу, и они вышли в сени, где висел рукомойник.

Когда вернулись в избу и сели за стол, Витька наконец узнал девчонку... Он вспомнил темную улицу, старую часовню, ярко освещенный гастроном и тоненькую фигурку девчонки с большой сумкой в руках. Три отважных разбойника в масках, вооруженные с головы до ног, окружили ее. Да, это была она, та самая девчонка, которая сама отдала им булки, кошелек и мелочь, что осталась в сумке. И еще просила, чтобы ее немножко зарезали, иначе тетя не поверит, что ее ограбили настоящие бандиты.

Она похудела, вроде бы глаза стали больше, но это была она.

– Ты что на меня уставился? – спросила девчонка.

– Я на икону смотрю, – сказал Витька, поднимая глаза. Над головой девчонки тускло мерцала большая икона в окладе – богоматерь с младенцем. Хорошо, что они были в масках... Вот было бы дело, если бы она его сейчас узнала.

– И вовсе не на икону – на меня ты смотрел... – Девчонка почуяла что-то неладное.

– Уж и посмотреть на тебя нельзя? – усмехнулся в бороду дядя Кондрат.

– Видите, теперь отворачивается! – сказала девчонка. – Я страшная, да? У меня нос в саже?

– Чистая...

– Нет, ты скажи, почему на меня так смотрел?

– Отвяжись! – сказал Витька. – Я вообще на тебя больше смотреть не буду.

– Дедушка, вы слышали, как рвануло? – спросила Верочка.

Витька метнул на нее сердитый взгляд и тихонько показал кулак.

– Громыхнуло где-то на путях, – сказал старик. – И зарево в окно ударило. Партизаны орудуют... Привыкшие мы к грохоту, гроб с музыкой!

– А мы думали, все в поселке слышали, как ты эшелон...

– Дедушка, а сколько вам лет? – поспешно перебил девчонку Витька.

Старик удивленно посмотрел на него.

– Какой любопытный... У меня уже внучата вровень с вами.

На печи кто-то завозился. Отдернулась занавеска, и выглянуло заспанное старушечье лицо.

– Кто это у тебя, Кондрат? – спросила женщина. – Ребятишки какие-то...

– Где у тебя снедь-то?

– Будто не знаешь? В чулане... Гляди, горшки с молоком не опрокинь, как давеча, медведь косолапый!.. Чьи ребята-то?

– Да ты спи, – сказал дядя Кондрат.

Старуха зевнула и снова спряталась за занавеской. Кондрат вышел в сени и скоро вернулся с хлебом, кувшином молока, солеными огурцами, окороком. Все это он прижал к своей широкой груди.

Верочка подбежала к нему и отобрала кувшин, который готов был выскочить у Кондрата из рук.

Ребята принялись уписывать за обе щеки. Старик молча смотрел на них, и глаза у него были грустными. Только сейчас Витька заметил, что дядя Кондрат весь седой, лицо в морщинах.

– Два сына на фронте, – сказал он. – Живы ли?

– Живы, дедушка, – уверенно сказала Верочка. – Честное слово, живы!

– Дай-то бог...

Верочка рассказала, как они прятались от немцев в угольной куче под вагонеткой. Рассказывая, она ухитрялась откусывать по большому куску хлеба и запивать молоком.

А попала она на станцию так: с одной знакомой девушкой пошла в лес за земляникой, она набрала целое лукошко. Вышли на дорогу, а там машина за машиной идут... Одна остановилась, выскочил немец и отобрал лукошко с ягодами. А Тане, знакомой из деревни, велел в кузов забираться. По-русски-то он не может – руками показал... Таня заплакала, ей уже семнадцать лет, и забралась. Машина тронулась, ну и она, Верочка, на ходу вскарабкалась... Не бросать же знакомую в беде? А на станции они потерялись; когда стали людей загонять в вагоны, она под вагонетку и юркнула... А там...

– Дальше все ясно, – перебил Витька, которому надоела ее болтовня.