Visions of Inequality: From the French Revolution to the End of the Cold War

Есть и еще один элемент. Парето настаивал на том, что изменение "неравенства" (как мы увидим, на самом деле он имел в виду бедность) может происходить только за счет изменения реального дохода. Он пришел к этому выводу, определив индекс неравенства, измеряя его как отношение числа людей с доходом ниже определенного уровня (скажем, близким к черте бедности) к числу людей с доходом выше этого уровня. Затем он утверждал, что без роста невозможно сократить число людей за чертой бедности (числитель в его дроби неравенства) и тем самым уменьшить неравенство. Перераспределение, по сути, не может изменить ситуацию, если кривая распределения неизменна. Короче говоря, Парето путал сокращение бедности и сокращение неравенства. Однако ясно, и, несомненно, это было ясно такому математически мыслящему человеку, как Парето, что этот tour de main был осуществлен путем априорной фиксации распределения и определения индекса относительного неравенства таким образом, чтобы он совпадал с бедностью. После этого налогообложение богатых или даже ликвидация частной собственности по определению не могли привести к долговременным изменениям в распределении доходов.

Фактически, одним из главных следствий взгляда Парето на то, что распределение доходов фиксировано в очень узком диапазоне, было именно лишение возможности улучшить положение бедных за счет перераспределения. Таким образом, социалисты оказались зажаты с двух сторон: теория элит позволяла им быть всего лишь заменой буржуазии, а закон Парето говорил им, что все их попытки снизить неравенство обречены. В чем же тогда смысл социализма, кроме как в том, чтобы привести к власти новую элиту? Ситуация на сайте , должно быть, удручала многих социалистов. Но, возможно, не для тех, кто задумался над важным вопросом: Был ли закон Парето действительно "законом"?

Закон Парето, "закон Парето" или вообще никакой закон?

Немногие экономические термины подвергались большему недопониманию, чем "закон Парето о распределении доходов" и "константа Парето". Непонимание первого связано с фиксированностью или неизменностью распределения доходов. Сами труды Парето, без сомнения, заставляют читателя поверить, что его результаты подразумевают именно это. Вот некоторые из многих цитат, которые можно привести в поддержку такой интерпретации: "Статистика показывает, что кривая. ... очень мало изменяется во времени и пространстве: у разных народов кривые очень похожи. Таким образом, форма этой кривой отличается удивительной стабильностью". Любая попытка искусственно изменить распределение доходов столкнется с тенденцией доходов распределяться в форме стрелы. Предоставленное самому себе, общество вернется к первоначальному распределению. Статистика показывает, что кривая ... очень мало изменяется во времени и пространстве; разные нации в разное время имеют очень похожие кривые.

Утверждение о неизменности распределения основано на том, что коэффициент Парето в большинстве изученных случаев остается в диапазоне от 1,5 до 2. Но это означает значительный разброс в доле, получаемой 10 процентами населения, - от 46 процентов общего дохода (если α = 1,5) до 32 процентов (если α = 2). Неясно, можно ли считать такую разницу малой или большой. Если использовать текущие данные по странам (за 2018 год), то это эквивалентно разнице в доле верхнего дециля между Намибией (чрезвычайно высокое неравенство) и Турцией (умеренное неравенство). Это охватывает диапазон, включающий около сорока стран мира. Таким образом, диапазон, который казался Парето небольшим (при этом α в 1,5 и 2 считались почти эквивалентными), явно не таков.

Парето считал, что данные, полученные из обществ, очень далеких от Западной Европы географически, социально и исторически, таких как Перу времен завоевания или Римская империя, демонстрируют те же распределения. Это еще больше усиливало ощущение, которое Парето хотел донести, - что действует "железный закон" распределения доходов, причем не только в развитых европейских государствах XIX века, но и в условиях совершенно иной констелляции политической власти и совершенно иных институтов. "Я не считаю невозможным, что распределение доходов в тех обществах было аналогично распределению, наблюдаемому в наших обществах", - пишет он, хотя и допускает, что в ожидании получения дополнительных данных "я вполне готов признать, что мое мнение может быть ошибочным".

Таким образом, если воспринимать высказывания Парето буквально и попросить присяжных в юридическом порядке решить, можно ли доказать, что он настаивал на своей гипотезе о неизменности распределения доходов во времени и месте, то осудить его за такое обобщение будет очень сложно. Причина в том, что большинство работ Парето содержат оговорки, которые так или иначе квалифицируют его основные утверждения.