Вишнёвая смола

Но всё равно скоро всё наладилось. И Людочка, несмотря на то что старуха, из деревни и жидовка, стала частенько бывать и у нас дома и практически поселилась у бабушки с дедушкой. Потому что мама очень любила моего старшего брата, и он ею «вертел, как цыган солнцем», как говорил дедушка. Хотя я ни разу не видела, чтобы какой-нибудь цыган вертел солнцем. Но понимала, что даже если бы мой старший брат влюбился бы в динозавра, то мама бы свыклась и приняла. Потому что сын. Но, с другой стороны, я так же понимала, что даже если бы Людочка не была старой, из деревни и жидовкой, а была бы голубоглазой, светловолосой и француженкой из Парижа, как Анжелика из фильмов про «Великолепная Анжелика», «Анжелика, маркиза ангелов», «Неукротимая Анжелика», «Анжелика и король» и «Анжелика и султан», то мама её всё равно бы терпеть не могла. Хотя в кино про Анжелику мама любила ходить и говорила, что Мишель Мерсье очень красивая женщина. Хотя обычно мама про женщин такого вообще никогда не говорила. Мама считала, что она похожа на Мишель Мерсье, то есть – на Анжелику, вот только муж у неё не задался, да и султаны с королями все за границей, а у нас их ни в магазинах, ни днём с огнём. Я бы не сказала, что мама похожа на Мишель Мерсье – то есть на Анжелику, – потому что у мамы ни таких платьев, как у Анжелики, ни таких украшений, как у Анжелики, ни такой причёски, как у Анжелики. И никакие пираты маму никогда не крали и нигде маму не продавали за бешеные деньги. Мама сама покупала на рынке продукты за бешеные деньги (как она сама говорила), и не было у мамы ни служанок, ни любовников, а был только папа, который совсем, прямо скажем, не Жоффрей де Пейрак, а самый обыкновенный папа, хотя и не пьёт, как тёти-Олин дядя Коля. Спору нет, конечно же, мама у меня красивая. И я на её месте никогда бы не вышла замуж за такого обыкновенного папу, как мой. Я бы лучше подождала, чтобы меня пираты украли. Кстати, однажды, когда мама накрасила глаза, как Людочка, и навертела на себя кусок шифона, купленный тёте Оле в подарок на платье, она стала похожа на Анжелику. Я так маме и сказала. Мы тогда с ней только вдвоём дома были, и мама была в хорошем настроении, что бывает редко. Она даже сама с собой выпила вина, чего не бывает никогда. И после этого накрасилась и навертела на себя кусок шифона. Я ей тогда и сказала, что она похожа на Мишель Мерсье. То есть – на Анжелику. Мама повздыхала в зеркало и сказала, что один дяденька ей тоже такое сегодня сказал. А потом ещё повздыхала и пришла в своё обычное настроение – плохое. И сказала мне своим обычным неинтересным голосом, чтобы я шла делать уроки (давно сделанные!), и что всё это глупости, и нечего шило на мыло менять… После чего снова свернула тёти-Олин шифон до дня рождения и положила его в шкаф, пошла в ванную комнату и там умылась. И стала готовить котлеты. И вечером поругалась с папой. Как обычно – просто так. Просто так – потому что стала ему говорить, что ни платьев у неё, ни украшений, хотя зарабатывает она в три раза больше папы. Я считаю, что эта ругань из-за просто так. Потому что если зарабатываешь в три раза больше – так и покупай себе в три раза больше, а не трать все свои деньги на мясо для котлет. Котлеты с хлебом куда вкуснее мясных. Но эта история не про мамины котлеты, а про моё предательство. Про моё предательство и про Людочку моего брата.

Людочка была, кстати, совсем не такая уж и старая, а всего на два года моего брата старше. Мне казалось, что в их, брата и Людочки, уже достаточно взрослом возрасте это уже не имеет такого значения, как имело бы, будь ей уже два, а его не будь ещё вовсе. Ему было восемнадцать, а ей – двадцать. И значит, ещё через десять лет ему будет двадцать восемь, а ей – тридцать. И они будут уже настолько одинаково старыми, что никто и не заметит, что она его старше на два года. Родители моего уже мёртвого (или как говорят взрослые – а я никак не привыкну так говорить, потому что не понимаю этого слова, – покойного) Серёжки были вообще один другого на десять лет старше (а его папа – так и вовсе был ему не родитель, а просто папа) – так и то никто этого не замечал, кроме моей мамы и тёти Оли, которые про то, что тётя Лена на десять лет старше своего мужа Сашки, замечали при каждом удобном случае друг с другом за чаем. Ещё оказалось, что Людочка не из какой не из деревни, а из Черновцов. Черновцы – это город. И ещё она не жидовка, а еврейка. И если отвлечься от того, что Людочка лично мне тоже не нравилась по целому ряду причин, то она была по-честному красивая. Просто другой, не голубоглазо-светловолосой красотой. У неё были карие глаза и очень густые, очень кучерявые тёмные волосы. И мой дедушка говорил, что Людочку должны были звать Рахиль. Потому что у неё канонический (то есть правильный, как правильная манная каша) иудейский лик.