Virta Aeterna. Книга 1: Выживание

— Да уж надеюсь, от живого тебя больше пользы. Теперь всегда будешь присутствовать при завозе новых людей. Те, кто заслал сюда этого фанатика, так просто не остановятся, раз перешли к активным действиям.

— Они хотели убить Вас, господин?

— Нет, мне такой мелочью не навредить. Это одна из многих прошлых и будущих попыток нарушить работу каменоломни. Они ищут что-то под Скамьей гиганта. Большего тебе знать не требуется, чтобы выполнять свою работу.

— Как пожелаете, господин. Я могу идти?

— Только сначала проверим твой ошейник. Вдруг его действие ослабло из-за искаженной магии?

Настроение Старкуезера опять сделалось хорошим, и на лице появилась легкая улыбка. Его подопытный, напротив, погрустнел, предчувствуя порцию новых мучений.

С этого дня контроль поступающих заключенных превратился в еще одну обязанность Дигаммы. Как и предполагал Старкуезер, каждый раз среди привезенных попадался практик искаженной магии, а иногда и не один. Какую-то дополнительную информацию о целях их появления Ди узнать так и не смог, только Хеилер однажды обмолвился, что каждый из этих людей подобен живой бомбе, полной ядовитой заразы. Уничтожали этих смертников гораздо быстрее, чем они успевали что-нибудь сделать.

Зато после нескольких попыток Дигамма все-таки смог освоить "Оценку Статуса", а затем и "Оценку способностей", и достаточно быстро их развил до перехода на Особый ранг, тренируясь на каторжниках. Теперь он слишком сильно не таился, ведь Старкуезер формально дал свое разрешение на использование Особенности таким образом. Главное условие — Ди должен приносить пользу каменоломне, а в этом ни у кого сомнений не было. Спустя много декад ему даже начали поручать самостоятельно оценивать небольшие группки новоприбывших, чтобы поставить на наиболее одаренных и сильных расширенную печать или надеть блокирующий магию ошейник. А еще Дигамма выяснил, что устройство на его собственной шее на самом деле просто заглушало у носителя гнев болевыми ощущениями. Старкуезер таким образом подтвердил гипотезу, что сдерживать проклятье можно, заблокировав механизм его действия на тело. Правда Ди в довесок получил еще и побочный эффект в виде регулярной ломоты в костях и непрекращающегося навязчивого зуда в мозгу.

Однако это было только началом. Почти после каждой новой встречи Старкуезер производил перенастройку ошейника. И ладно бы просто усиливалось болевое воздействие, к такому в определенной мере можно привыкнуть. Проблема заключалась в том, что под запрет стали попадать все новые эмоции. К гневу добавились грусть, страх и даже радость, хоть эффект пока и был неполным. Ди больше не мог чувствовать удовлетворения от сделанных открытий и полученных знаний. Да даже вкусная еда уже не приносила прежнего удовольствия. Из-за этого он постоянно ощущал, будто лишился чего-то важного, но даже не мог понять, чего именно. Так недолго было и с ума сойти.

От разрушения его личность защищало жгучее желание поскорее покинуть это место. Никто не хотел бы оказаться между спятившими адептами запрещенной магии и пиромантом-живодером, имевшим здесь неограниченную власть. И речь шла даже не об административном ресурсе. Дигамма, как никто другой, видел колоссальную мощь Старкуезера и опасался этой силы. Вся каменоломня, стоит только ее управляющему захотеть, в мгновение ока может превратиться в огненную бездну. Точно такую же, какую барон скрывает внутри себя под каменной маской безразличия. Поэтому Ди и старался поскорее взломать печать.

Получилось необъявленное противостояние, в котором один постоянно менял и усложнял шифр, а другой пытался поспеть за ним и подобрать ключ. Старкуез был не только чрезвычайно силен, но и очень умен. Он творчески подходил к созданию печатей для особых заключенных, а для Дигаммы из-за необычной Особенности вообще изобрел индивидуальную систему защиты. Тоже касалось и ошейника. Все попытки сломать зачарованную цепь закончились ничем. Зато в процессе Ди провел целую серию интересных экспериментов с гранитной крошкой и мелкими кристалликами магического кварца. Эти материалы валялись буквально под ногами, поэтому никто не возражал, что заключенный берет их себе.