Вирши

Первая мудрость есть себе познати,
та же о иных вещех вопрошати.
Но не удобно кому знати себе,
паче звезд сущих на превыспрьнем небе.
Из чуждых очес сучец изимаем,
бервена в наших никако же знаем.
Высоту небес мнози познавают,
глубины гроба си не усмотряют.
Аз великое Российское царство,
славное в вере святой Государство.
Под Водолием[436] не знах себе быти,
не чаяху слезных вод на мя приплыти.
Орлу моему по водам плывати,
не прииде во ум когда обещати.
Но днесь противно все тому ся деет,
очесный хлябий слезам не довлеет.
Орел плавает, ведру приученый,
тягостне крыле убо омоченый.
Всех санов, чинов горкими слезами,
яко быстрими речных струй водами.
Не то ми в мысли до сих времен бяше,
светльшее ведро ум мой умышляше,
видя царскую пресветлую полату,
благородными светилы богату.
Не чаях нощи и дожда велика
за сияние прекрасна толь лика.
Но ино ныне делом познаваю,
ибо дождь слезный горце испиваю.
В нощи смерти, ею же покрися
свет наш царица, егда умертвися,
Ныне известно имам поведати;
яко не может долго пребывати
в мире ничто же, но вся истлевают,
аще и червлень на ся возлагают.
К тому и скоро мало время бывше,
яко гость идут, мир сей посетивше,
Добре человек паре прировняся
или говором на воде назвася:
яко бо пара скоро исчезает,
тако человек в мале преминает
и яко говор стоит мало время,
ему подобно все Адамле семя.
Ин яко роса вскоре опадает,
обаче ползу многу содевает.
Дыму инаго мощно прировняти
за горесть жизни, ин же преплывати
яко источник тщится к океану,
ли яко стрела — к целю написану,
яко молния ин кратко блистает,
но много в мире людем повреждает.
Ин яко облак воскоре преходит
или яко глас — в час вон, же ся родит.
Сень и сон краткий есть житие наше:
не бе бысть и несть, и аки не бяше.
Всякий человек як цвет увядает,
утре ли цветет, в вечер опадает.
Траве зеленой зело подобится,
скоро бо смерти косою косится.
Коль много солнце всей Российстей стране
виде в различном людей в сане
Великих князей, царей православных,
светлых боляров, гетманов преславных
и всяких чинов обоего пола,
вси обращени подобием кола.
В туюжде землю, от нея же взяти,
вся паки прият общая мати:
в ея же недра царица Мария
в мале отиде, яко же иныя.
Впредь отидоша, долг смерти отдаша,
воздаде тойже и царица наша.
Но отшествие ея кому годе? —
мне, всему царству, плачь во всяком роде.
Плачет всех глава, царь наш правоверный,
его пресветлым чадом плачь безмерный.
Благородныя ридают царевны,
всему сегклиту лиет дождь плачевный.
Духовным мирским старцом с юношами,
слезный струи с очес текут сами,
вси страждут уды телесе моего,
видаще болезни первенца своего.
Болит ли глава, все состраждет тело,
то же в царствии сем творится дело.
Аще где око не просто бывает,
тамо и тело все ся помрачает.
Яко днесь во царстве пресветлое око
несть просто, ибо в земли есть глубоко.
Царица, рекши, во гробе положися,
тем царства тело в конец помрачися.
В темных одеждах вси сетовни быша,
иже впредь мало яко злати светиша.
Велия всем бо тщета сотворися,
жезл всех помощи уже сокрушися.
Аще ми леть есть улью ся равнати,—
то всех пчел умре единая мати.
Что без матере со пчелы бывает? —
Страх. Да не тожде в нас ся содевает.
Аще вся цветом лет есть равнати,
аз крином белым хощу ю назвати.
За воню благих дел, за сердце чисто,
им же бе Богу яко нам крин исто.
Лепо и шипком нареку багряным,
в добрую воню царю воспитаным.
Сей цвет предрагий уже посечеся
смерти косою и во гроб внесеся.
Паде утеха царя Алексия,
исъше утеха царства Руси всея.
Како не имам аз убо ридати
отътщетившеся сея благодати?
Всяк земнородный ныне да ридает,
его же земля русская питает.
Вси единым гласом к Богу воззывайте,
руце и сердца горе воздевайте,
моляше, да даст грехов прощение,
вечное в небе души селение <...>