Виноваты звезды

– С каждой минутой я все глубже понимаю значение фразы «смертельное унижение», – сказал он наконец.

– Я не раз писалась в постель, Гас, поверь мне. Подумаешь, большое дело.

– Раньше ты… – начал он и резко, болезненно вздохнул, – …звала меня Огастус.

– Я знаю, – продолжил он спустя несколько минут, – это щенячье ребячество, но я всегда надеялся, что мой некролог будет во всех газетах, потому что к концу жизни мне будет чем гордиться. Меня не покидало тайное подозрение, что я особенный.

– Ты и есть особенный, – заявила я.

– Ну, ты же понимаешь, о чем я говорю, – произнес он.

Я прекрасно понимала, просто не соглашалась.

– Мне все равно, появится мой некролог в «Нью-Йорк таймс» или нет, лишь бы ты его написал, – сказала я Гасу. – Ты говоришь, ты не особенный, потому что о тебе не знает мир, но это же оскорбление для меня. Я о тебе знаю!

– Вряд ли я столько протяну, чтобы написать твой некролог, – ответил он вместо извинений.

Я была подавлена и расстроена из-за него.

– Я хочу заменить тебе все, но не могу. Только этого тебе всегда будет мало. Однако это все, что у тебя есть, – я, твоя семья и этот мир. Это твоя жизнь. Жаль, если все это плохонькое и кривенькое, но уж какое есть. Ты не станешь первым, кто ступит на Марс, и не будешь звездой НБА, и не выловишь последних нацистов. Посмотри на себя, Гас. – Он не ответил. – Я не говорю, что…

– Нет, как раз это ты и говоришь, – перебил Огастус. Я начала извиняться, но он сказал: – Нет, это ты меня прости. Ты права. Давай просто играть.

И мы просто играли.

Глава 18

Я проснулась от песни «Лихорадочного блеска», которую Гас предпочитал всем прочим. Значит, звонил он или кто-то другой с его телефона. Я посмотрела на будильник: два тридцать пять ночи. «Умер», – мелькнула мысль, и все во мне взорвалось черной дырой одиночества.

Я едва выдавила:

– Алло?

И замерла в ожидании аннигилирующего голоса кого-либо из его родителей.

– Хейзел Грейс, – слабо сказал Огастус.

– Слава Богу!.. Привет. Привет. Я тебя люблю.

– Хейзел Грейс, я на бензозаправке. Со мной что-то творится. Помоги мне.

– Что? Где ты?

– Скоростное шоссе на Восемьдесят шестой и Дитч. Я что-то сделал с гастростомой, не могу разобраться что, и…

– Я звоню в «девять-один-один», – перебила я.

– Нет-нет-нет-нет, они заберут меня в больницу. Хейзел, слушай меня. Не звони туда и моим родителям тоже. Я тебя в жизни не прощу. Не звони, пожалуйста, просто приезжай, пожалуйста, приезжай и поправь эту чертову гастростому. Блин, Боже, ну глупейшая ситуация. Не хочу, чтобы родители знали, что я уехал. Пожалуйста! Все лекарства с собой, я только ввести их не могу. Пожалуйста. – Он уже плакал. Я никогда не слышала, чтобы он так рыдал где-нибудь, кроме Амстердама.

– Ладно, – сказала я. – Выезжаю.

Я сняла маску ИВЛ, вставила в ноздри канюлю, открыла подачу кислорода, положила баллон на тележку и надела кроссовки, очень подходящие к розовым пижамным штанам и футболке с баскетболистом Батлером, которую раньше носил Гас. Я взяла ключи из выдвижного ящика на кухне, где их держала мама, и написала записку на случай, если родители проснутся, пока меня не будет.

Поехала проверить, как там Гас. Это важно. Извините.

Я вас люблю. Хейзел.

Пока я ехала пару миль до заправки, я проснулась достаточно, чтобы удивиться, отчего это Га с уехал из дома посреди ночи. Может, у него начались галлюцинации или в нем взыграли фантазии о мученичестве за правое дело?

Я мчалась по Дитч-роуд, пролетая на желтый свет и превышая скорость – в основном чтобы скорее добраться к Гасу, но отчасти в надежде, что меня остановят полицейские и у меня появится уважительная причина рассказать, что мой умирающий бойфренд застрял у бензозаправки из-за отказавшей гастростомы. Но ни один полицейский мне не попался. Решение предстояло принимать самой.

* * *

На парковке было всего две машины. Я подъехала к «тойоте» Гаса и открыла дверцу. Внутри загорелся свет. Огастус сидел за рулем, покрытый собственной рвотой, схватившись за живот, откуда выходила гастростома.

– Привет, – промямлил он.

– О Боже, Огастус, тебе обязательно надо в больницу.

– Пожалуйста, хоть посмотри!

Давясь от запаха рвоты, я нагнулась и осмотрела живот, где чуть выше пупка хирурги вывели гастростому. Кожа вокруг трубки была горячая и ярко-красная.

– Гас, боюсь, это какая-то инфекция, мне этого не поправить. Ты почему здесь? Чего тебе дома не сидится? – Его снова вырвало, причем сил у него не осталось даже отвернуться. Все попало ему на колени. – Мальчик мой, – прошептала я.

– Я хотел купить сигарет, – кое-как выговорил он. – Я потерял свою пачку. Или ее у меня забрали, не знаю. Сказали, принесут мне другую, но я хотел… купить сам. Хоть одну мелочь хотел сделать сам.

Он смотрел прямо перед собой. Я тихо достала мобильный и опустила глаза, чтобы вызвать «скорую».

– Прости меня, – сказала я Гасу. «Девять-один-один, какая у вас проблема?» – Здравствуйте, я на скоростном шоссе у Восемьдесят шестой и Дитч, срочно нужна «скорая». У самой большой любви моей жизни отказала гастростома.