– Я самый младший здесь, и совсем не «деловой», каковым, вероятно, никогда и не буду. Это, очевидно, и придает мне такой добродушный вид.
– Вы не «деловой»? Но ведь каждый американец в большей или меньшей мере обладает этим качеством.
– Я не американец.
– А кто же вы, если мой вопрос не покажется вам нескромным?
– Нисколько! У меня нет никаких оснований умалчивать о своем отечестве, которое я очень люблю. Я немец.
– Немец? – он быстро поднял голову. – В таком случае я приветствую земляка! Это, очевидно, и притягивало меня к вам.
Он стал расспрашивать о моей жизни. Узнав все, что могло его интересовать, кивнул головой и сказал:
– Вы только начинаете борьбу, конца которой я достиг. Я был преподавателем одной из высших школ, где именно, не имеет значения. Пришла революция. Я открыто выступил во главе недовольных, они буквально ловили каждое мое слово, этот дурманящий яд, который я принимал в то время за целебное лекарство. Они сбегались целыми толпами и хватались за оружие. Многие, очень многие из них погибли в борьбе! Я был их убийцей, и убийцей многих других, которые умерли потом за тюремными стенами. Меня преследовали, но мне удалось скрыться, хотя и пришлось при этом покинуть отечество. Здесь я блуждал из одного штата в другой, занимался чем попало и нигде не находил покоя. Меня страшно мучила совесть, и часто я был на волосок от самоубийства. Только после долгих сомнений я нашел облегчение и душевный покой. Я жаждал деятельности, но деятельности, противоположной моему прежнему делу. Я видел краснокожих, отчаянно сопротивлявшихся грядущей гибели, и убийц, безжалостно творивших расправу, и душа моя преисполнилась гнева, сострадания и жалости. Участь индейцев была решена, я не мог спасти их, но в моих силах было облегчить им предсмертные часы светом любви и примирения. Я отправился к апачам и научился приспосабливать свою деятельность к особенностям их характера. Мне удалось добиться их доверия и достичь успеха. Как бы я хотел, чтобы вы поближе узнали Виннету! Ведь он мое творение. Этот юноша создан для великих дел. Родись он сыном европейского государя, из него вышел бы замечательный полководец и еще более замечательный миротворец! Но, будучи наследником индейского вождя, он погибнет, как погибает вся его раса. Он мое духовное детище. Я люблю его больше самого себя, и если бы когда-нибудь на мою долю выпало счастье пасть от пули, направленной в него, я с радостью принял бы эту смерть, считая ее последним искуплением моих прежних грехов!
Он с тихим бессознательным благоговением посмотрел в долину. Оттуда уже возвращались Инчу-Чуна и Виннету, на этот раз верхом, ведя на поводу лошадь Клеки-Петры. Мы встали, чтобы направиться к лагерю, в который прибыли одновременно с всадниками. Возле бочонка, облокотись на него, стоял Рэтлер с огненно-красным распухшим лицом и вытаращенными на нас глазами. Этот опустившийся человек успел за короткое время нашего отсутствия проглотить столько водки, что не мог больше пить. В его взгляде можно было прочесть ярость дикого быка, готовящегося к нападению. Я решил тайком наблюдать за ним.
Вождь индейцев и Виннету соскочили с лошадей и приблизились к нам. Мы стояли, образуя довольной широкий круг.
– Решили ли мои бледнолицые братья, оставаться им здесь или уйти? – спросил Инчу-Чуна.
Между тем старшему инженеру пришла на ум хитрая мысль, и он ответил:
– Если бы нам даже хотелось уйти, мы все же должны были бы остаться, чтобы не ослушаться данных нам приказаний. Сегодня же я пошлю гонца в Санта-Фэ с запросом, после его возвращения смогу дать тебе ответ.
Это было недурно выдумано, так как мы должны были справиться с работой еще до возвращения гонца. Но вождь решительно возразил:
– Я не стану ждать так долго. Мои бледнолицые братья сейчас же должны мне сказать, что они намерены делать.
В это время к нам подошел Рэтлер с наполненной кружкой. Я подумал было, что он наметил меня, но он направился к краснокожим и сказал заплетающимся языком:
– Если индейцы выпьют со мной, мы исполним их желание и уйдем. В противном случае мы не сделаем этого. Пусть молодой индеец начнет. Вот огненная вода, Виннету!
Он подал ему кружку. Виннету отступил на шаг, сделав отстраняющий жест рукой.
– Как? Ты не хочешь пить со мной? Какое страшное оскорбление! Хорошо же! Я разолью водку по всей твоей физиономии, проклятый краснокожий! Слизывай ее, если не хочешь пить!
Прежде чем кто-либо успел помешать ему в этом, Рэтлер швырнул кружку со всем ее содержимым в лицо молодого апача. По понятиям индейцев это было смертельной обидой, и Виннету, не долго думая, нанес дерзкому такой удар кулаком в лицо, что тот грохнулся наземь. Только с большими усилиями ему удалось опять подняться. Я же приготовился вмешаться, так как думал, что Рэтлер будет продолжать в том же духе, но этого не случилось. Он только угрожающе выпучил глаза на молодого апача и, пошатываясь, с проклятиями удалился к бочонку.
Виннету вытер свое лицо, на котором застыло каменное выражение, не позволявшее проникнуть в то, что происходило в его душе.