Виннету. Сын вождя

– Теперь ты равен Виннету, сыну от моей плоти и воину нашего народа. Слава о твоих подвигах скоро распространится повсюду, и ни один из воинов не превзойдет тебя. Ты станешь вождем апачей, и все племена нашего народа будут тебя почитать как большого вождя!

Я пока еще не мог до конца осознать оказанного мне доверия. Это произойдет позже. Еще совсем недавно я был домашним учителем в Сент-Луисе, затем стал геодезистом-землемером, а теперь «дикари» возвели меня в сан вождя. Честно признаюсь, мои дикари мне нравились значительно больше, чем те белые, с которыми мне в последнее время приходилось иметь дело.

Чтобы избежать недоразумений, пожалуй, стоит сделать одно замечание. Ходит поверье, что заключение подобного братства, или еще более церемониального, является чуть ли не мистическим ритуалом, после свершения которого судьбы людей сопровождают явления необыкновенные и таинственные. Что, среди прочего, обоих братьев ожидает смерть в один и тот же день и час. Скажем, если один из них, слабый и болезненный, отправляется в Италию и там вдруг умирает от холеры, то другой, сильный и вполне здоровый, оставшийся, например, в Германии, неминуемо умирает в ту же секунду. Это, конечно, полная чушь. О подобном суеверии между мной и Виннету не могло быть и речи. Для нас это событие носило исключительно символический характер.

Однако слова Инчу-Чуны о слиянии наших двух душ в одну впоследствии обретут свой истинный смысл. Иной раз достаточно было лишь взгляда, чтобы один из нас точно знал, что имеет в виду другой. Мы оба чувствовали друг друга не только без слов, но и на расстоянии. Наша кровь тут, естественно, совершенно ни при чем. Все это было следствием глубочайшей дружбы и просто индивидуальных особенностей восприятия действительности у каждого из нас.

Когда Инчу-Чуна закончил свою речь, все апачи, в том числе и дети, поднялись со своих мест и в подтверждение его слов звучно прокричали «хуг!». Вождь не без удовольствия оглядел толпу и произнес:

– Теперь мы снова обрели нового живого Клеки-Петру и можем спокойно предать могиле нашего Белого Учителя. Пусть мои братья начинают!

Вождь подал знак воинам, занимавшимся могилой. Они бережно поместили останки бывшего раскаявшегося революционера внутрь каменного склепа и заложили отверстие камнями.

Пока закрывали склеп, снова раздались звуки надгробного плача. Обряд похорон закончился лишь тогда, когда последний камень был водворен на свое место. После этого все обратились к более веселому времяпрепровождению, каковым является еда. Инчу-Чуна лично пригласил меня разделить с ним трапезу.

Он занимал самое большое помещение уже упомянутой террасы. Оно было убрано довольно просто, если не считать висевшей на стенах богатой коллекции индейского оружия, сразу привлекшей мое внимание. Ншо-Чи прислуживала нам за едой, и я нашел, что индейские блюда, которыми она нас угощала, были приготовлены ею с истинным мастерством. Мы почти не разговаривали во время еды. Краснокожие вообще больше молчат, а в тот день было сказано слишком много, поэтому мы решили отложить на будущее все, что еще осталось обсудить.

Виннету обратился ко мне:

– Мой белый брат желает отдохнуть или пойдет со мной?

– Пойду с тобой, – ответил я без лишних расспросов.

Мы вдвоем спустились к реке. Виннету тянуло к могиле учителя. Мы сели рядом со склепом и так долго сидели молча, каждый думая о своем.

Здесь я хотел бы заметить, что далеко не все апачи жили в пуэбло. Даже такое большое сооружение не могло вместить всех. Там обитали Инчу-Чуна и самые известные воины, там проходили наиболее важные встречи представителей деревень всех мескалеро, кочевавших и охотившихся в окрестностях. Здесь была резиденция вождя апачей, отсюда посылали гонцов к льянеро, хикарилья, тараконам, чирикауа, пинал, гила, мимбреньо, липан и другим, которые все подчинялись власти верховного вождя апачей Инчу-Чуны. Даже навахо если и не выполняли его приказов, то к советам прислушивались.

Те мескалеро, что не жили в пуэбло, вернулись после погребения в свои вигвамы. Здесь остались лишь те, кто приглядывал за добытыми у кайова лошадьми. Поэтому мы с Виннету спокойно, не привлекая излишнего внимания, сидели у могилы. Кстати, желуди, разбросанные вокруг могилы на следующий день после похорон, со временем дали свои побеги. Раскидистые дубы стоят там и сегодня.

Первым долгое молчание нарушил сын вождя:

– Надеюсь, что мой брат забудет о нашей прежней вражде.

– Уже забыл.

– Но одного ты не сможешь простить нам.

– Ты о чем?

– Оскорбления от моего отца.

– Когда это было?

– Во время нашей первой встречи.

– Когда он плюнул мне в лицо?

– Да.

– Почему я не смогу его простить?

– Потому, что такое оскорбление смывается только кровью.

– Пусть мой брат Виннету не беспокоится. Я забыл об этом.

– Я не понимаю моего брата.

– Поверь мне. Я давным-давно доказал, что забыл это. Или ты полагаешь, что Шеттерхэнд позволит себе плюнуть в лицо и не ответит, если сочтет это оскорблением?

– Поэтому мы тогда были сильно удивлены, что ты не ответил.