Виннету. Сын вождя

Гроб был шириной в человеческое тело, длиной – более четырех локтей и напоминал обрубок толстого бревна, обтянутого кожей. Рэтлер был привязан к нему с кляпом во рту, он не мог шевельнуть ни головой, ни рукой. Однако по его виду нельзя было сказать, чтобы его морили голодом или мучили жаждой.

Я приблизился. Вытащив у него изо рта кляп, Инчу-Чуна обратился ко мне:

– Мой белый брат хотел поговорить с убийцей. Я разрешаю это!

Увидев меня на свободе, Рэтлер должен был смекнуть, что индейцы – мои друзья, и я ждал от него просьбы о помощи. Вместо этого, освободившись от кляпа, он в ярости прохрипел:

– Что тебе от меня нужно?! Убирайся отсюда!

– Мистер Рэтлер, вы слышали, что вас приговорили к смерти, – спокойно начал я. – Приговор окончательный, и вы умрете. Но я полагаю, что…

– Прочь, собака! Катись к дьяволу! – С этими словами он плюнул в меня, но не попал, потому что не мог двигать головой.

– Итак, какой будет ваша смерть, – продолжал я спокойно, – зависит только от вас. Апачи собираются вас пытать. И я вам не завидую! Но хочу избавить вас от мучений. Инчу-Чуна по моей просьбе готов облегчить ваши страдания, если вы выполните всего лишь одно условие.

Я замолчал, ожидая от него вопроса, но в ответ услышал такие страшные проклятия, которые не стерпит даже бумага. И все же я решил довести дело до конца:

– Инчу-Чуна хочет, чтобы вы извинились передо мной.

– Просить прощения? У тебя? – бешено заорал Рэтлер. – Я скорее откушу себе язык и выдержу все пытки, какие только ни придумают эти красномазые ублюдки!

– Мистер Рэтлер, это не мое условие, и в ваших извинениях я не нуждаюсь. Подумайте лучше о своем положении. Вас ждет страшная смерть, ужасные муки, от которых может спасти всего лишь одно слово извинения!

– Никогда этого не сделаю, ни за что! Пошел прочь! Не могу видеть твою мерзкую рожу!

– Я уйду, но больше не вернусь. Не будьте же безумцем и скажите это слово!

– Нет! – взревел он. – Исчезни! Дьявол! Почему я связан? Будь у меня свободны руки, я бы тебе показал!

– Ну хорошо, я ухожу. Но тогда, может быть, у вас есть последнее желание? Я исполню его. Может быть, передать кому-нибудь от вас привет? У вас есть близкие?

– Катись к дьяволу в ад, там самое место такому подонку. Ты снюхался с краснокожими собаками, и теперь я у них в руках! За это…

– Ошибаетесь! – прервал я поток брани. – Значит, у вас нет последнего желания?

– Только одно: чтобы все вы как можно скорее последовали за мной! Только это!

– Достаточно! Мне как христианину ничего не остается, как дать вам совет: не приумножайте грехи ваши, а лучше подумайте об их искуплении, пока еще есть время.

Инчу-Чуна взял меня за руку и отвел в сторону.

– Мой белый брат видит, что этот убийца не достоин его заступничества, – произнес вождь. – И это христианин! Вы называете нас язычниками, но разве краснокожий воин позволил бы себе произносить подобные слова?

Я не ответил, потому что сказать мне действительно было нечего. Вообще, поведение Рэтлера меня озадачило. Раньше, достаточно было завести разговор об индейских пытках, он весь белел от страха, а сегодня, казалось, все на свете мучения ему были нипочем.

– Это не мужество, а безысходная злоба, – пояснил Сэм Хокенс.

– Но почему?

– Сэр, он полагает, что именно из-за вас попал в лапы краснокожих. С того дня, как его поймали, он ничего не знал про нас, а сегодня, увидев на свободе, понял, что мы в хороших отношениях с апачами. Теперь вот и думает, что тогда, замышляя нападение на апачей, мы морочили ему голову. Когда начнут пытать, запоет по-другому! Запомните мои слова, если не ошибаюсь!

Время тянуть апачи не собирались. Поначалу я хотел было удалиться, но, поскольку никогда раньше не видел ничего подобного, решил все же остаться до тех пор, пока это будет возможно.

Зрители расселись. Несколько молодых воинов с ножами в руках выступили вперед и выстроились приблизительно в пятнадцати шагах от Рэтлера. Апачи стали метать в него ножи, но старались не причинить ему вреда. Лезвия, все до одного, вонзались в кожаную обивку гроба, к которому он был привязан. Первый нож воткнулся справа, второй – слева от ступни, слегка ее касаясь. Дальше продолжалось в том же духе до тех пор, пока обе ноги не были обрисованы контуром из четырех рядов острых лезвий.

До этого момента Рэтлер держался довольно сносно. Но когда ножи стали втыкаться все выше и выше, его обуял ужас. Всякий раз, когда клинок со свистом врезался в гроб, Рэтлер издавал вопль, и эти его вопли становились тем сильнее и отчаяннее, чем выше целились индейцы.

Дошла очередь до головы. Первые два ножа вонзились в гроб по обе стороны шеи, следующие чуть выше, и так вплоть до макушки. В конце концов вокруг головы не осталось больше места.

Затем апачи неспешно вытащили все ножи, а юноши, метавшие их, расселись по своим местам. Оказалось, что завершившаяся часть зрелища была не более чем вступление, задуманное как своего рода испытание, чтобы молодые люди могли показать свое умение точно попадать в цель.