Винг

— Нет! Моя любовь не мелка, коли я готов ради нее отказаться от рая! Если оттуда, с неба, наши чувства, наша жизнь, кажутся Ему ничтожными, если Он не разделяет моего горя, если я обязан, чтобы попасть туда, проникнуться презрением ко всему земному, а, значит, и к своей любви, тогда зачем мне такой рай?!

Алан с ужасом глядел на друга:

— Перестань! — он перекрестился. — А то действительно в геенну попадешь! Нельзя же так убиваться!

— Нельзя?! А как разрешается убиваться?.. Крокодила обязательно съесть? Ладно, иди, Ал, спать! Завтра едем! Что-то немец на этом свете зажился!

— Как же ты будешь сражаться, без машины-то?!

— Если Господь милосерд, самое время Ему выказать свою справедливость! Это теперь настоящий Божий суд, без дураков, без чудесной машины? Помнишь, я расхвастался, что всю нечисть людскую выкорчую, выполю, помнишь?! Да вот, должно быть, за такое дело можно браться только с чистой совестью! А разве я чист?! Говорила, говорила мне Ноэми… Зло накапливается! Вот и убило ее мое зло, а меня лишило сил! Таким и придется исполнять, что наобещал… Как там в рыцарском кодексе: делай, что должен, пусть будет, что будет… Одна надежда на Бога! Ведь я искренне верую, хоть и ропщу, так пусть поможет мне победить гада! А убьют, туда мне и дорога… Не заслужил, значит!

— Эх, погубишь ты свою душу, — огорченно покрутил головой Алан. — Не нам, смертным, решать, где справедливость на свете!

— Да, ты прав, Ал, не нам решать, нет у нас на это власти, нету сил, — рыцарь с трудом приподнялся на постели, опершись на левую руку, уставился бесконечно печальными глазами в зрачки друга. — Да, решать мы не можем, но можем судить о решениях, а это неизмеримо важнее, выше! Мы можем судить все в этом мире, а раз здесь ничего не делается без Божьего соизволения, мы, в конечном счете, судим и его волю, и пусть будет Он справедлив, иначе вместо всеобщей любви получит всеобщий страх! Иди, а?!

Гэл ушел. Простая честная душа его не могла вместить всего сказанного другом, он трепетал при мысли о гневе Господнем, но истинно братская любовь к Эдварду, жалость, боль утраты, страстное желание отомстить немцу — земные настоящие чувства быстро заглушили в нем тоненький ханжеский голосок, призывавший его, христианина, отвернуться от грешника и нечестивца.

Эдвард остался один на один с горем. Тяжкие, как камни, ложились один за другим часы в стену времени, навсегда отрезавшую его от любимой. Серый свет нового дня… без нее!.. вполз в открытое окно. Он увидел… В кресле лежал камзол, он снял его вечером накануне счастливой последней ночи. Вспомнил… Рукава, слишком длинные для нее, небрежно засучила Ноэми — ночью отправилась в нем к бассейну окунуться… Вернулась, смеясь, кружилась по комнате, наконец, сбросила камзол и вновь скользнула к нему в постель… Один рукав так и свисал с подлокотника, подвернутый… А ее уже не было… Невыносимая боль осознания невозвратности потери обожгла его сердце…

Наутро, наскоро перекусив, трое друзей отправились в путь. Эдварду пришлось помочь сесть на коня, машину он не включил, надеясь сберечь хоть толику энергии для боя, и держался верхом с трудом, до упора всадив ноги в стремена. Алан и Шимон по очереди скакали рядом, страховали сакса и не слишком гнали, чтобы не вылетел из седла на ухабе.

Насмотревшись на мучения рыцаря, Шимон потихоньку спросил Алана днем на первом привале:

— Послушай сюда, Ал, я, таки, не пойму, как он собирается драться с этим филистимлянином? Ему не одолеть сейчас даже кошерной курицы!

Гэл только пожал плечами. Но вечером на постоялом дворе в Арле подошел к Эдварду.

— Командир, считаю, нам надо вернуться в Марсель и плыть к Тиграну! А с немецким выродком разберешься в другой раз…

Рыцарь мрачно засмеялся:

— Когда ты успел стать миротворцем? Совсем недавно говорил иное… Не с тех ли пор, как я ослабел? Гоже ли рыцарю подходить к велениям долга с жалкой меркой самочувствия? Нет, нельзя щадить себя, а то опять мой грех кому-то аукнется…

Глава пятьдесят первая. Тулуза

В Тулузу въехали к вечеру третьего дня пути, Шимону поручили снять комнату в гостинице, а Эдвард в сопровождении гэла отправился доложить о прибытии. В покоях короля включил машину.

Ричард обрадовался:

— Ну, здравствуй, сэр кентавр, что-то ты бледноват! Неблагоразумно, неблагоразумно являться всего за день до такого, несомненно, трудного даже для тебя, боя.

— Ваше величество правы, и я рассчитывал прибыть раньше, но несчастный случай омрачил мою жизнь и задержал в Марселе.

— Что такое?! Надеюсь, ничего серьезного?

— Со мной все в порядке, государь. Божьей милостью я готов драться, — предупреждая любопытные вопросы, рвущиеся из Ричарда наружу, объяснил: — Погибла дама моего сердца, моя любовь! Несчастный случай, ударилась головой в прибое…

— О! Прими мое сочувствие, сэр Эдвард! Не буду задерживать тебя. Назови лишь поручителя согласно обычаю.

— Ваше величество, здесь ли мессир де Шаррон?