Винг

— Ну, это-то неудивительно, швы еще свежие. Дня два тяжело будет, потерпи, не шевелись. Если все пойдет, как я рассчитываю, через недельку попробуем встать. Горшки за тобой выносить не надо, у тебя там трубки воткнуты, не стесняйся, пруди под себя, все стечет, куда надо.

— Сейчас Ноэми пришлю, пока ты без памяти лежал, она сама не своя ходила, волнуется. Не болтай с ней, тебе рано шевелить даже языком! Спи побольше. Если что понадобится, или заболит сильно — позовешь.

Ноэми впорхнула в комнату со счастливым лицом:

— Тигран сказал, милый, что все в порядке! Скоро ты встанешь на ноги!

Эдвард прошептал:

— Ты видела меня? Мне приделали эту… машину?!

— Нет! Ты же весь в бинтах… — испуганно пролепетала Ноэми, — принесли спящего, на кровать клали, видела — руки, ноги на месте, никакой машины! Ой, тебе ведь нельзя разговаривать, Тигран не велел!

Юноша облегченно вздохнул. Он почему-то представлял себе машину злым пауком, усевшимся на плечах человека и заставляющим его выполнять ужасные приказы. Он не чувствовал на теле ничего постороннего, немного успокоился и потихоньку погрузился в сон.

Дня три он просыпался лишь изредка и ненадолго, чтобы поесть, попить и снова уснуть. Видимо, среди лекарств, которыми пичкал Тигран, было и снотворное. Рядом постоянно дежурили женщины: Ноэми, Кнарик или старая экономка. По инструкции при пробуждении юноши они сразу звали лекаря.

Наконец, настало утро, когда Эдвард очнулся с совершенно ясной головой, надо думать, сонное зелье отменили. Шевельнулся для пробы, боли почти не было. То есть она, конечно, еще была, но, как бы спящая, не злая, чувствовалось, резкое движение может разбудить ее, а осторожное — пожалуй, нет.

Он полежал несколько минут, просто наслаждаясь почти забытым ощущением жизни без страданий. Сквозь занавески на окнах пробивались розовые лучи солнца, он уже в первый день заметил, что восход — там. Рядом на табуретке отрывисто и немелодично всхрапывала старуха — экономка. Будить ее не хотелось, незачем.

Эдвард попробовал пошевелить ногами, они, как и прежде, не двигались. Правая рука тоже не слушалась.

— Что же это старик говорил: "встанешь через неделю"? На что встану? — горестно подумал сакс.

Немного оттянул левой рукой повязку с глаза, прищурил другой, природный — темно. И новый глаз не видел ничего.

Когда через полчаса Тигран вкатил в комнату столик на колесах, накрытый белой тканью, и разбудил старуху, юноша лежал мрачнее тучи.

Старуха встала, со вкусом зевнула, показав желтые, но здоровые зубы и, видимо, спросила по-своему, что приготовить на завтрак. Тигран с трудом выяснил у сумрачного сакса, что бы он хотел пожевать, и поручил экономке передать всем, чтобы в комнату никто не входил, пока он не разрешит.

Приставил столик к изголовью кровати:

— Спать больше не хочешь? А почему такой грустный? Болит где-нибудь?

— Не болит, — уставившись в одну точку на потолке, коротко ответил Эдвард.

— А не болит, так нечего и кукситься! Сейчас проверим, как у тебя дела идут.

— Никак не идут! Ни руки, ни ног не чувствую, что их проверять?

Старик затрясся от смеха:

— Ну, развеселил! Кто ж греется у неразожженного костра? Сейчас запустим машину, заговоришь по-другому.

Сакс опасливо покосился на столик, кивнул на него:

— Это она? Тут, под покрывалом…

Тигран удивленно поднял брови:

— Она на тебе, твоя машина, а здесь приборы для ее проверки, — он стянул простыню со столика. Там блестели стеклом и сталью совершенно непонятные предметы.

Сакс таких никогда не видал, но сейчас они даже не привлекли его внимания:

— Как на мне, почему я не вижу?! — он левой рукой охлопал себя по груди, животу.

Старик перехватил руку:

— Не стучи, сейчас увидишь, не нервничай!

Он откинул одеяло, укрывавшее Эдварда. Тот как гусь вытянул шею, всматриваясь в себя — человеческая, несомненно, фигура на кровати, правда, вся забинтованная.

Тигран ножницами разрезал повязку на груди юноши. Из-под марли тускло блеснул металл:

— Ладно, не трясись, парень, привыкай, это ведь не очень надолго. Года полтора- два так походишь, а нервы в ногах и руке прорастут, отключим и снимем машину. Опять станешь обычным рыцарем, снова можно будет тебя калечить. Ну, ты же обещал держать себя в руках! Спокойнее! И не молись, лежи смирно, успеешь покаяться своему Господу, а то всю картину мне смажешь эмоциями!

На стальной пластине на груди виднелись слева, ближе к подмышке, ряды маленьких отверстий и выступов.

Старик протянул от столика к саксу жгут гибких, как тетива из оленьих сухожилий, шнуров, концы их заканчивались тупыми иглами, и начал вставлять их по одной в отверстия в грудной пластине.

При этом он непонятно бормотал, будто читал заклинания:

— Так… Синий Ж4, голубой полосатый Ф1… Сейчас мы тебя прозвоним, программу загрузим… Тест-пробу запишем…

Эдвард от ужаса закрыл глаза и несмотря на запрет читал про себя "Отче наш":

— Pater noster, qui est…

Старик тряхнул его за плечо:

— Ты готов? Кончил дрожать? Мне надо, чтоб ты соображал, а то приложишь мне со всей машинной дури, и прощай тогда медицина.