Виллет

Не могу сказать, где блуждала душа во время глубокого обморока: где была и что видела тем странным вечером, сохранила в тайне и, не шепнув ни слова памяти, озадачила воображение непроницаемым молчанием. Возможно, поднялась ввысь и увидела свой вечный дом, надеясь найти отдых и веря, что тяжкий союз с плотью наконец-то разорван. Пока душа мечтала, должно быть, явился ангел и прогнал ее от небесного порога. Проводил плачущую, дрожащую, сопротивляющуюся беглянку обратно на землю и опять заключил в то холодное, чахлое тело, которое надоело ей до отвращения.

Знаю, что в тюрьму душа вернулась с болью, неохотой, стоном и мучительным содроганием. Разведенные супруги Дух и Плоть не желали встречаться и приветствовали друг друга не объятием, а суровой борьбой. Ощущение света вернулось ко мне в кроваво-красных тонах. Звуки обрушились подобно грому. Сознание проявилось в виде страха. Я поднялась в ужасе, не понимая, где и среди каких странных существ очнулась. Поначалу не узнала ничего из того, что увидела: стена показалась не стеной; лампа – не лампой. Призрак я встретила бы точно так же, как самый обычный объект: иными словами, все увиденное показалось призрачным, однако вскоре чувства вернулись на свои места, а машина жизни возобновила привычный, регулярный ход.

И все же я не знала, где нахожусь, только со временем поняла, что лежу не там, где упала: вовсе не на улице и даже не на ступенях величественного портика. От ночи и бури надежно защищали стены, окна и потолок. Я оказалась в некоем доме. Но в каком? Ничего, кроме рю Фоссет, в голову не пришло. В полусне попыталась определить, в какой из комнат нахожусь: то ли в большой спальне, то ли в одной из маленьких спален, но так и не поняла, потому что мебель, которую увидела, была совершенно другой. Пустых белых кроватей не было, равно как и длинного ряда больших окон. «Не могли же меня положить в будуар мадам Бек!» – подумала я и в этот момент заметила обитый голубым дамастом стул. Постепенно в поле зрения попали и другие сиденья, покрытые такой же тканью, а потом возник общий вид уютной гостиной, где пылал камин: с ковром, песочный фон которого оживляли ярко-синие арабески; с бледными стенами, на которых легкая, но бесконечная гирлянда лазурных незабудок вилась среди золотых листьев и завитков. Большое зеркало заполняло пространство между двумя окнами с плотными шторами из голубого дамаста. В этом зеркале я увидела, что лежу не в кровати, а на диване, и выгляжу как призрак: ввалившиеся глаза на худом пепельно-сером лице и спутанные волосы, почему-то ставшие темнее. Не только мебель, но и расположение окон, дверей и камина свидетельствовало о том, что я нахожусь в незнакомом доме.

Столь же ясно было и то, что сознание мое не до конца прояснилось. Голубое кресло показалось смутно знакомым, как и оттоманка, и покрытый голубой, с золотым узором, скатертью круглый стол и, что самое главное, две вышитые скамеечки для ног и маленький стульчик черного дерева, сиденье и спинку которого также украшали яркие цветы на темном фоне.

Пораженная до глубины души, я продолжила исследование. Удивительно: меня окружали хорошо знакомые вещи, из каждого угла улыбалось доброе старое время. На каминной полке стояли два овальных миниатюрных портрета, которые мне тоже были хорошо знакомы: жемчужины в высоких напудренных прическах, бархат вокруг белых шей, волны пышных муслиновых шарфов, узор кружевных манжет на рукавах. Рядом возвышались две оставшиеся от старинного сервиза китайские вазы – эмалево-гладкие и тонкие, как фарфоровая скорлупа. В центре, под стеклом, замерла классическая гипсовая группа. Словно обладая даром ясновидения, в каждой из этих вещиц я могла перечислить все особенности, назвать каждую трещинку, но больше всего меня поразили два каминных экрана с закрепленным линейной гравировкой сложным карандашным рисунком, при одном лишь взгляде на который заболели глаза, вспомнив долгие часы, когда штрих за штрихом повторяли движения карандаша, зажатого в пальцах, теперь исхудавших до состояния скелета.

Где же я оказалась? Не только в какой точке мира, но и в каком году Господа нашего? Все эти предметы принадлежали давнему времени и далекой стране. Я попрощалась с ними десять лет назад, когда мне исполнилось четырнадцать, и с тех пор больше не встречалась.

Собравшись с духом, я спросила:

– Где я?

При звуке голоса прежде незаметная фигура пошевелилась, встала и подошла ко мне. Не гармонируя с окружающим пространством, она лишь усложнила загадку. Это была всего лишь местная сиделка в обычном для своего звания чепце и платье. Ни по-французски, ни по-английски она не говорила, так что ничего узнать я не смогла. Она освежила мне лоб и виски какой-то прохладной душистой жидкостью, поправила подушку, на которой я лежала, жестом дала понять, что говорить нельзя и, вернувшись на свое место у изножья дивана, опять занялась вязанием.