Виллет

Внезапно за окном показалось бледное, водянистое солнце. Дождь еще продолжался, однако буря выплеснула ярость и стихла. Раскаленный небосвод раскрылся и изверг накопившиеся молнии. Дальнейшее промедление грозило возвращением по улицам не только мокрым, но и темным, поэтому я встала, поблагодарила святого отца за гостеприимство и рассказ, получила благосклонный ответ «pax vobiscum»[314], который встретила добродушно, ибо он был добродушно произнесен, однако следующая таинственная фраза: «Дочь моя, вы станете тем, кем станете!» – поставила в тупик.

Мало кто из нас знает наверняка, что его ждет, но вся предшествующая жизнь позволяла надеяться на возможность жить и умереть здравомыслящей протестанткой. Внешняя цветистость и внутренняя пустота «святой церкви» привлекала лишь издали, да и то умеренно. Домой я шла в глубокой задумчивости, размышляя о многом. Что бы ни представлял собой католицизм, среди католиков попадались хорошие люди, и месье Эммануэль казался одним из лучших: не лишенный религиозных предрассудков, испорченный инквизицией и все же наделенный удивительной искренностью веры, религиозной преданностью, самоотречением и безмерным милосердием. Оставалось понять, как Римская церковь через своих агентов распоряжалась таким богатством: лелеяла ради всеобщего блага на радость Господу или же сдавала под проценты и жадно загребала прибыль.

Домой я вернулась в густых сумерках. Готон любезно сохранила ужин, в котором я остро нуждалась, и позвала в маленькую гостиную, куда вскоре явилась мадам Бек с бокалом вина и начала с усмешкой:

– Итак, какой же прием оказала вам мадам Вальравен? Elle est drôlle, n’est pas?[315]

Я подробно рассказала о встрече и дословно передала любезное послание дамы.

– Oh la singulière petite bossue![316] – рассмеялась мадам Бек. – Et figurez-vous qu’elle me déteste, parcequ’elle me croit amoureuse de mon cousin Paul; ce petit dévot qui n’ose pas bouger, à moins que son confesseur ne lui donne la permission![317] К тому же, даже если бы он захотел жениться на мне или на ком-то еще, все равно не смог бы из-за целой толпы нахлебников: матушки Вальравен, отца Силаса, Агнес и еще каких-то безымянных нищих. Только он способен взвалить на свои плечи непосильный груз, добровольно приняв лишнюю ответственность. Он до сих пор хранит романтические идеи о некой бледнолицей Жюстин Мари – personnage assez niaise à ce que je pense[318], – непочтительно отозвалась мадам Бек. – Дама эта вот уже два десятка лет пребывает ангелом на небесах или еще где-то, и он собирается встретиться с ней свободным от земных пут, pure comme un lis, à ce qu’il dit[319]. О, вы бы долго смеялись, узнав хотя бы половину причуд и выходок месье Поля! Однако я мешаю вам ужинать, дорогая мисс, а ведь вы наверняка проголодались. Ешьте, пейте вино, oubliez les anges, les bossues, et surtout, les professeurs, – et bon soir![320]

Глава XXXV Братство

«Забудьте о профессорах», – именно так сказала мадам Бек. Она хоть и дама мудрая, но произнесла эти слова напрасно, совершила ошибку. В тот вечер следовало оставить меня в одиночестве: спокойной, равнодушной, незаинтересованной, изолированной в самооценке и оценке других людей, – даже мысленно не связанной со вторым человеком, которого предстояло забыть.

Забыть его? Ах, они придумали хитрый план, чтобы заставить его забыть. Умники! Показали, насколько он хорош, превратили моего дорогого маленького тирана в безупречного маленького героя, а потом принялись высмеивать его любовь. Разве прежде я могла знать, способен он любить или нет?

Я видела его ревность, подозрительность; замечала нежность, порывистость; встречала подступающую теплой волной мягкость и проходящее, словно утренняя роса, высыхающее в жаре раздражительности сочувствие, – это все, что мне дано было познать. А они, отец Силас и Модеста Мария Бек (в том, что эти двое действовали сообща, сомневаться не приходилось), открыли сокровищницу горячего сердца, неосторожно показали великую любовь, дитя молодости этого южного человека, рожденное таким сильным и жизнеспособным, что смогло победить саму смерть, разорвать узы плоти, превратиться в непобедимый дух и в течение двадцати лет преданно стоять возле могилы.

Верность не стала пустым потворством сентиментальности. Месье Поль доказал глубину чувств, направив свою лучшую энергию на возвышенную цель, подкрепив усилия бесконечными личными жертвами. Ради тех, кто был дорог любимой, отказался от мести и добровольно принял крест.

Что же касается Жюстин Мари, теперь я знала ее так хорошо, как будто была лично знакома, и глубоко понимала натуру. В школе мадам Бек учились похожие на нее девушки: флегматичные, бледные, медленные, пассивные, но добродушные, лишенные зла и неприметные в благонравии.

Если Жюстин Мари обладала ангельскими крыльями, то я знала, чья поэтическая фантазия их создала. Если лоб сиял отсветом нимба, я знала, в чьих глазах зародился круг священного огня.