Виллет

Мистер Хоум действительно предлагал сумму, в три раза превышающую мое нынешнее жалованье, если соглашусь занять место бонны при его дочери, но я отказалась, и думаю, что отказалась бы, даже если бы была еще беднее, обладала куда более скудными возможностями и жалкими видами на будущее, потому что не испытывала стремления участвовать в чужой жизни. Я умела учить, умела давать уроки, но служить то ли частной гувернанткой, то ли компаньонкой не могла. Вместо того чтобы занять подобную должность в богатом доме, скорее согласилась бы работать горничной: купила бы пару плотных перчаток и принялась подметать лестницы и спальни, чистить камины и мыть окна – в покое и независимости. Чем служить компаньонкой, лучше штопать рубашки и голодать. Я не видела себя в роли тени блестящей мисс Бассомпьер. Часто натура склоняла меня к уединению и застенчивости: нрав мой отличался скромностью, – но незаметность и пассивность требовали доброй воли – такой, чтобы прочно удерживала за учительским столом среди теперь уже привычных учениц первого класса школы мадам Бек. Эта воля помогала оставаться в одиночестве – будь то в постели в общей спальне или в саду, на скамейке, которая уже стала называться моей. Данные природой и развитые трудом способности и умения не обладали свойством гибкости и податливости, не могли превратиться в оправу любой драгоценности, фон любой красоты, придаток любого величия христианского мира. Не сближаясь, мы с мадам Бек отлично друг друга понимали. Я не стала ни ее компаньонкой, ни гувернанткой ее детей. Она сохранила мне свободу, не привязав ни к себе самой, ни даже к своим интересам. Однажды, когда болезнь близкой родственницы заставила ее на две недели покинуть школу, она вернулась в тревоге за судьбу своего детища и с удивлением обнаружила, что все по-прежнему шло по раз и навсегда заведенному порядку, без нарушений и явной безответственности. В знак признательности за преданность она сделала подарок каждой из учительниц, а ко мне явилась в полночь и заявила, что подарка не приготовила, откровенно пояснив: «Благодарность за верность необходима таким, как Сен-Пьер. Если же я попытаюсь отблагодарить вас, то между нами возникнет непонимание, а возможно, и холодность. Могу, однако, сделать для вас кое-что приятное: оставить наедине со свободой: c’est-ce que je ferai»[224].

Мадам Бек сдержала слово и с этого момента устранила все оковы, даже самые мелкие. Таким образом, я получила удовольствие добровольного соблюдения правил, радость удвоенной работы и удвоенного усердия в отношении учениц своего класса.

Что же касается Полины Мэри де Бассомпьер, то я с удовольствием ее навещала, хотя и не соглашалась жить в непосредственной близости. Скоро эти визиты убедили меня в том, что – даже временное и добровольное – мое присутствие ненадолго останется для нее необходимым. Однако месье Бассомпьер оставался глухим к важному предположению, слепым к возможности. Подобно своевольному ребенку, он отказывался замечать признаки, симптомы, начальные проявления процесса, который не смог бы одобрить на заключительной стадии.

Я пыталась понять, насколько искренне граф принимал то, что происходило у него на глазах. Трудно сказать. Много времени он уделял научным интересам, неизменно сохраняя остроту восприятия, прилежание и даже некоторую склонность к полемике, однако оставался чересчур доверчивым и наивным в житейских вопросах. По-моему, до сих пор он считал свою «доченьку» ребенком и не допускал мысли, что другие могут видеть ее в ином свете, любил порассуждать о том, что произойдет, когда Полли станет взрослой и превратится в истинную леди. Стоя возле кресла отца, Полина Мэри иногда с улыбкой сжимала его голову и целовала седые кудри, а порой надувала губки и недовольно встряхивала локонами, но ни разу не сказала: «Папа, я уже взрослая».

С каждым из нас она держалась по-разному. С отцом по-прежнему вела себя по-детски: нежно, игриво и весело. В общении со мной выглядела серьезной и настолько женственной, насколько позволяли чувства и мысли. С миссис Бреттон оставалась послушной и доверчивой, но не открытой. С Грэхемом была застенчивой, подчас даже слишком, временами старалась казаться холодной, а порой пыталась отстраниться. Звук его шагов заставлял ее вздрагивать, появление в комнате повергало в молчание. Когда он к ней обращался, ответам недоставало свободы. Когда уходил, она испытывала раздражение и недовольство собой. Даже граф заметил эту особенность:

– Моя маленькая Полли, ты ведешь слишком замкнутую жизнь. Если вырастешь такой стеснительной, то вряд ли легко найдешь свое место в обществе. С доктором Бреттоном держишься как чужая. Почему? Разве забыла, что в детстве питала к нему самые теплые чувства?

– Ты прав, папа, – подтвердила мисс Бассомпьер своим суховатым, но все же милым и простым тоном.

– Разве теперь он тебе не нравится? Что нужно сделать, чтобы это исправить?

– Ничего. Он мне немного нравится, но мы отдалились друг от друга.