Виллет

Помню, как, несмотря на холод и тьму январского дня, вышла из класса, с непокрытой головой побежала в самый дальний конец сада и спряталась среди голых кустов, решив, что не услышу звонка почтальона. Возможно, таким способом удалось бы защититься от трепета, невыносимого для источенных безжалостным клыком навязчивой идеи нервов. Там я оставалась столько, сколько позволял страх привлечь внимание долгим отсутствием, для верности закутав голову передником и заткнув уши, чтобы не слышать мучительного звона, за которым последовала бы пустая, безнадежная тишина. Наконец отважилась вернуться в первый класс, по-прежнему остававшийся пустым, поскольку еще не было девяти. На моем столе лежал белый предмет. Да, белый плоский предмет. Почта уже пришла, и я действительно ее не услышала. Розин навестила мою келью и, подобно ангелу, оставила яркий знак своего присутствия. Сияющее нечто на столе оказалось письмом – самым настоящим письмом. Это я увидела уже с расстояния трех ярдов, а поскольку на всей земле для меня существовал единственный корреспондент, письмо могло прийти только от него. Грэхем все-таки вспомнил обо мне. Мощный порыв благодарности наполнил сердце новой жизнью.

Подойдя ближе и склонившись в трепетной, но почти определенной надежде увидеть знакомый почерк, я обнаружила доселе неизвестный автограф – легкую женственную руку вместо твердой и мужественной. Решив, что судьба обошлась со мной слишком неласково, я посетовала вслух:

– Как это жестоко, – но все-таки преодолела душевную боль.

Жизнь есть жизнь, несмотря на мучительные моменты. Глаза, уши и способность ими пользоваться остаются с нами даже тогда, когда исчезают приятные картины и утешительные звуки.

Узнав наконец почерк, я развернула листок и поняла, что письмо написано вчера в Террасе.

«Дорогая Люси! Хочу спросить: чем ты занималась последние два месяца? Впрочем, не сомневаюсь, что не испытаешь ни малейшей трудности в отчете о собственных делах. Осмелюсь предположить, что была так же занята и так же счастлива, как мы в Террасе. Что касается Грэхема, то его профессиональная популярность возрастает с каждым днем: доктора Бреттона так часто приглашают для консультаций и вызывают для неотложной помощи, что опасаюсь, как бы он не поддался тщеславию. Как и подобает хорошей матери, стараюсь почаще спускать сына с небес на землю. Сама знаешь, что лести от меня он не слышит. И все же, Люси, должна признаться, что Джон Грэхем остается славным парнем: при взгляде на него материнское сердце радуется. Несмотря на то что весь день носится по городу, становится свидетелем множества всяческих настроений и капризов, а порой даже причиной жестоких страданий, по вечерам он возвращается домой в таком добром расположении духа, что я словно живу в другом полушарии: темными январскими вечерами в моем доме наступает день, когда на остальных людей опускается ночь.

Тем не менее мальчик постоянно нуждается в наблюдении, опеке и наставлении, так что я исправно этим занимаюсь, однако характер сына настолько гибок, что основательно расстроить или рассердить его невозможно. Стоит подумать, что наконец-то удалось его обидеть, как он обращается ко мне с какой-нибудь шуткой. Однако ты прекрасно знаешь и самого доктора Бреттона, и особенности его натуры, так что, превращая сына в основного героя письма, я поступаю как глупая старуха.

Что касается меня, то приезд из Бреттона давнего агента заставил с головой погрузиться в дела. Мечтаю вернуть сыну хотя бы часть оставленного отцом наследства. Он презрительно смеется над моими хлопотами; уверяет, что способен прекрасно обеспечить нас обоих, спрашивает, чего мне не хватает, намекает на небесно-голубой тюрбан; обвиняет в стремлении носить бриллианты, держать ливрейных слуг, иметь собственный отель и устанавливать моду среди обосновавшихся в Виллете англичан.

Кстати, о небесно-голубых тюрбанах: жаль, что тебя не было с нами позавчера вечером. Грэхем вернулся домой по-настоящему усталым и после чая со свойственной ему бесцеремонностью занял мое кресло, причем, к моему восторгу, сразу уснул (ты ведь знаешь, как он любит дразнить меня – меня, хотя днем я никогда и глаз не сомкнула). Я смотрела на сына и восхищалась его красотой. Глупо, конечно, гордиться собственным ребенком, но что поделаешь? Вряд ли найдется хоть один мужчина, способный с ним сравниться. В Виллете таких не существует. Я решила подшутить над красавцем: достала сказочный тюрбан и с величайшей осторожностью водрузила на его великолепную голову. Уверяю: получилась чрезвычайно органичная картина. Грэхем выглядел истинным восточным шейхом – конечно, если не считать цвета волос и кожи. Впрочем, сейчас уже никто не назовет его рыжим. Волосы стали по-настоящему каштановыми: да, темными и блестящими. А когда я накинула на него свою кашемировую шаль, получился вылитый бей или паша. Жаль, что ты не видела.

Да, развлечение получилось замечательным, вот только хотелось разделить его с тобой.