Виланд

Зима выдалась на редкость холодной – так ворчали во всех лавках Мюнхена, в который мне удалось вырваться после праздников. Я же прекрасно понимал, что зима была рядовая, понижала градус лишь острая нехватка угля и дров, которые было сложно достать даже по карточкам. Топливо экономили, прогревая дома лишь к ночи, днем же кутались в теплые пальто и шарфы. Благодаря своим связям я организовал для Лины пять мешков с углем, за что она была невероятно благодарна. За возможность наконец-то согреться у печки она и меня щедро обогрела своим телом, стараясь в постели как никогда прежде. Лишь под утро я устало откинулся на скомканную потную простыню. Что ж, пять мешков угля определенно того стоили.

Вернувшись в Ораниенбург, я был тут же вызван к начальнику.

– В Ванзее прошло важное совещание, обергруппенфюрер Гейдрих пригласил руководителей всех ведомств, имеющих отношение к нашему сектору. Обсудили определенные изменения в нашей политике касательно еврейского вопроса. Решено, скажем так, ужесточить меры. Эвакуации на Восток подлежат… – Он открыл папку, лежавшую перед ним на столе, и начал перелистывать документы. – …Однако… – Он приподнял брови. – Впрочем, здесь речь и о территориях, пока нам неподконтрольных, – немного погодя уточнил он, продолжая изучать документы, – так что цифры на перспективу, но тем не менее. – Он вновь выразительно посмотрел на меня. – Одиннадцать миллионов евреев. Если честно, даже не подозревал, что их столько наберется.

Я продолжал спокойно смотреть на него, ничем не выдав своего изумления относительно озвученной цифры.

– По моим данным, в рейхе едва ли осталось сто пятьдесят тысяч. Великобритания? – предположил я «неподконтрольную» территорию. – Но даже с учетом того, что там еще не приступали к чистке, вряд ли наберется больше трех сотен тысяч. Они свою чистоту блюли.

– Семьсот пятьдесят тысяч французских, два миллиона с четвертью польских, три миллиона украинских, пять миллионов с территории Советов. – Его глаза скользили по строчкам. – Что ж, – поднял он их на меня и пожал плечами, – великие дела начинаются с малого. Некоторые моменты совещания остаются, скажем так, неуточненными, но в целом основной момент ясен. Чистку начнут с рейха. Всех евреев отправят в лагеря Генерал-губернаторства, где они будут задействованы в трудовых отрядах на строительстве дорог, соединяющих рейх и Восточный фронт.

– А кто по определенным причинам окажется неспособен к труду?

– Остальных сразу, скажем так… – Он прокашлялся, продолжая рыться в бумагах. – Вот, да, корректировка от Глюкса касательно труда. Да, не всех, определенно не всех, нерабочие руки и постепенно тех, кто будет приходить в негодность, тоже… естественным образом, так сказать, – говорил он, не отрываясь от документа, – на соответствующую обработку… В любом случае вопрос давно назрел и отчаянно требовал хоть какого-то решения.

– Оно окончательное?

– Что, простите?

– Решение окончательное? Пересмотру не подлежит? – уточнил я.

– Забавно, что вы подобрали именно эти слова. В документах… а впрочем, да, решение окончательное.

Я не мог поверить, что за сбивчивыми иносказаниями скрывалось именно то, о чем я подумал в первый момент. Просто практически невозможно было отладить процесс так, чтобы в столь короткие сроки и без лишнего шума уничтожить такое количество евреев. В этом свете очередной план Эйхмана, о котором он мне поведал в одном из писем, выглядел не лишенным здравого смысла.

– Полагаю, рассматривались варианты концентрации этих евреев в определенных местах под нашим жестким контролем…

– Для этого нужны обширные территории, но таких нет.

– Россия или Польша, на мой взгляд, это самое очевидное. Я слышал, Эйхман предлагал устроить там что-то вроде еврейской резервации со строгими границами, за которые евреи не посмеют сунуться. Мне кажется, подобное решение устроило бы обе стороны.

Он покачал головой.

– Нас не должно заботить, чтобы их все устраивало. В любом случае вопрос требует решения прямо сейчас, так что Россия не актуальна. Пока, – поспешил добавить он, – думаю, позже и этот вариант будет рассмотрен. В конце концов, не всех же… – Он снова уткнулся в бумаги и что-то негромко забормотал. – Матерь божья! – внезапно изумился он. – Ожидается почти сто пятьдесят тысяч евреев уже в ближайшие недели.

Он снова посмотрел на меня и заговорил, будто размышляя: