«Берлин окончательно поменялся, мой мальчик. И я сейчас говорю не обо всех этих самолетах в небе и прочем. Я про другое. Ты ведь знаешь, что с первого сентября евреев обязали носить на одежде звезду Давида. Теперь их сразу видишь на улице. И меня поразило, сколько их, оказывается, живет среди нас. А ведь так сразу и не поймешь, ведь годами бок о бок – дети вместе растут, в бакалее парой слов перекинешься, в парке кивнешь, у доктора в приемной заболтаешься, – а теперь рот раскроешь, но увидишь это желтое клеймо и поперхнешься на полуслове. Донесут. Такой теперь Берлин, мальчик мой. Тихий. На полуслове запинаемся. Недавно мы с Элизой забрели в еврейский квартал. Там власти устроили ярмарку – распродавали имущество евреев, которых уже вывезли. Элиза за бесценок урвала невероятной красоты чайный сервиз на шесть персон. Я же долго приглядывалась к расписной салатнице, но в голове крутилась мысль, что еще недавно из этой салатницы ела какая-то еврейская семья, которую насильно выволокли из-за стола и прогнали из Берлина прочь. Но с другой стороны, этим людям не станет лучше, если эта салатница останется на лотке, и не будет еще хуже, если ее кто-то купит, и уж точно теперь им все равно, куплю ли ее я или кто-то другой, а учитывая цену, кто-то ее непременно купит, так что… Впрочем, все это такие глупости. Когда мы возвращались с покупками, я увидела старого мужчину в потрепанном костюме. Он очень торопился, шел, опустив голову, тем не менее я узнала его. Это был профессор из твоего университета, Виланд, – доктор Гишпан. Неожиданно он остановился возле общественного туалета, оглянулся и, прикрыв портфелем желтую нашивку, прошел внутрь прямо мимо таблички «Евреям вход запрещен». Не знаю, о чем я думала в тот момент, но я подошла и дождалась его. Когда он вышел и столкнулся со мной нос к носу, на лице его отразился истинный ужас. Очевидно, он был уверен, что я сей же час вызову полицию. Я хотела что-то сказать, но посмотрела на его желтую звезду, и слова вновь застряли у меня в горле. "Я… мы не предполагали этого" – вот и все, что сумела выдавить я. Он кивнул и быстро пошел прочь. А я так и стояла и смотрела ему вслед. "Ты это видела? Еврей", – пораженно проговорила Элиза. "Им тоже необходимо по нужде", – ответила я. Как и нам. Понимаешь, мальчик мой, я думала, что их переселят в какие-то города, их города, еврейские, где они будут спокойно жить среди своих. Что их нация просто пойдет своим путем, а не это все, что происходит сейчас. Эти метки… их заклеймили, как скотину. Мне до сих пор неловко перед этим профессором. Я ведь знаю его, милейший человек, интеллигентный…»