Виктория

Вика была в азарте. Глаза ее горели. Она не то, чтобы очень хотела перевыполнить план фашистского командования по крышечкам, не то, чтобы истосковалась по работе на фашистскую победу, просто она сжимала в пальцах кисть и знала, как облегчить и упростить свою работу, чтобы ни одна капелька не измазала пальцы, а эмаль бы ложилась ровным гладким слоем.

— Красивый цвет…

Круглолицый нагловато улыбающийся офицер стоял рядом и, перекрикивая гул конвейера, показывал на тазик с эмалью.

— Красивый, — согласилась Вика, ответив по-русски.

— Вы из какого барака?

— Из первого.

— Хорошо. Гут.

Так она впервые увидела Тоггарда. Он посмотрел на нее, словно зацепился взглядом, как крючком, начал уже отворачиваться, а взгляд еще не переводил, повторил:

— Гут.

Вика, приспустив веки, чувствовала, что ее лицо изучают, и ей это было неприятно. «Не трогали бы уж меня», — говорила она про себя кому-то, очевидно, духу святому, в этих обстоятельствах и этот вздох мог сойти за что-то вроде молитвы. Перед уходом, когда уже кончалось терпение выполнять монотонную работу, их собрали и повели в общий зал, где стояла плита и столик с грудой мисок. Им налили похлебку и бухнули туда по одной нечищеной картофелине. Обед показался спасением и поднял дух.

— Если так будут кормить, я тут с вами довоенный вес нагоню, — пошутила Валя, заглядывая в миску Вики.

— Молчи, подруга, у самой наступает ожирение.

Они только растравили себя сытным по сравнению с лагерным завтраком кушаньем, но через полчаса голод утих, в желудке что-то по-кошачьи заурчало.

На обратном пути Вика с подругами шли молча. Валя больше не причитала. Ушла в себя и была мрачнее тучи. Да и Лена злилась на кого-то, поджимая свои тонкие чувственные губы.

— Это что же, мы тут будем на их заводах ишачить, те самые бомбы делать, которые на наши же города полетят?

— С чего ты взяла, что бомбы? Мы крышки какие-то красим, цилиндры такие, тоже вроде банок, мажем маслом и все.

— У нас по химии и физике — пятерка! — Лена показала пальцы.

— На двоих? — пошутила Вика и улыбнулась, видя, как Лена лукаво покосилась на нее.

— На каждую! У них в химлаборатории порошки. Они их смешивают, а мы стекло моем. Девок там хватает и ихних, за это я спокойна. Но вот они там за столами сидят, в микроскопы глядят, может даже биологическое оружие делают, слыхали про такое? А мы, — она повернулась к Вике, — а мы их мусор, пробирки, тряпки и приборы — все там чистим голыми руками. Это ладно, но они же на наши города…

Мимо них проехал небольшой автомобиль на высоких колесах.

— Гляди, как он на тебя шею вывернул, Вичка, — зашипели сразу со всех сторон, и Вика только и успела увидеть того же мужчину, что приставал к ней на заводе.

Они устроились на новом месте с поглощающим все невзгоды желанием создавать уют, вить гнездо, свойственным всем женщинам.

Их ряд нар шел вдоль стены: голова в ноги. Три их верхние койки располагались одна за другой вплотную. Внизу спали старожилы, три взрослые девушки, маленькая Жанна, Татьяна из Москвы и Фаина, татарка. Они были старше, гораздо старше новеньких, еще не оформившихся малолеток. Жанне было двадцать, а двум другим по двадцать четыре. Они казались прошедшими огонь и воду, всезнающими и чувствовалось, как они боятся, что новенькие вторгнуться в их уклад, создадут сложности, и что особенно опасно, оттеснят их на площадке.

Поэтому Жанна в первый же вечер по прибытии в лагерь, когда изнемогавшие от усталости, разбитые, вялые, девочки присели на нижние нары, не в силах забраться к себе наверх, развалившись на средней койке, объяснила, обращаясь почему-то именно к Вике, что там, на задах, у колючей проволоки можно гулять и разговаривать с парнями из соседнего лагеря.

— Мы сейчас отлежимся и часам к семи туда, — добавила Татьяна-московская.

— Только без нас не ходите, можете нарваться на пулеметик, — поспешила сказать Жанна, — В темноте-то. Мы вас представим по всем правилам.

— С какими парнями? — не поняла Лена, хотя глаза ее уже загорелись, щеки вспыхнули, усталость как рукой сняло, — С нашими?

— Да, нет, — ответила Жанна, — там в соседнем лагере пацаны французские сидят, так нам разрешается подходить к забору и с ними разговаривать.

— Ух, ты! А они что же знают русский?

— Разбежалась. Девки, вы гляньте, деваха-то какая шустрая. Уже намылилась!

— А что! Я у нас в Ростове никогда живых французов не видела!

— И не увидишь! Они уже все разобраны, это раз. А два — они все-таки какие-то полудохлые там, — проговорила Фая, из-за своей мягкотелости, очевидно, менее выносливая, лежащая за спиной Лены.

— Да, хорьки еще те.

— Не скажи, Жанетт, — вставила Татьяна, — французы что надо!

Девочки смущенно улыбались, слушая о невероятной близости загадочных французов. Валя и Лена сразу же обрели силы, чтобы забраться наверх и перестелить постели. Вика тоже забралась на свою полку, легла на спину, почувствовав томительную, тянущую боль в пояснице, в позвоночнике, а затем и в ногах.