Со всех бараков вытекали струйками беспокойные девичьи компании и там, впереди, уже толпа шла к забору, не дойдя и ста метров, они наткнулись на эту толпу: куда там пробраться к проволоке.
— Иди сюда, Вичка, — Ляля дернула Вику за руку, — Мы справа встречаемся, ближе к лесу, почти у вышки.
Они и впрямь пришли к наблюдательной вышке, невысокой, с домиком вверху. Там на подставке перед часовым стоял пулемет. Он смотрел на Вику своим вздернутым, как у носорога, носом, ждал, когда она нарушит что-нибудь, вылезет из строя, рванет в лес, плюнет на него, бросит в него проклятья. И тогда он убьет ее, уложит в жидкую хлябь разверзшейся земли, в грязные проталины, в серый снег.
— О! Бонсуар, мадемуазель! Лили! Лили!
Вика увидела перед собой, перед самым лицом колючую проволоку, острые, сверкающие закорючки того гляди поцарапают щеку.
Там впереди тоже столб и нити колючей проволоки. За ними стена людей, это молодые широко и восторженно улыбающиеся парни, молодые мужчины, лохматые, так показалось Вике, кучерявые, в куртках, в темных костюмах. Они машут кому-то, ей что ли?
— Вик, Вик, — вот тот, что в шарфе и так его закинул на плечо, это Мишель. Это Мишель, по-нашему Миша, которому можешь не улыбаться и не отвечать, — объясняла Лена, — потому что тогда я тебя убью.
— А это Луи, — тихо вторила ей Валя и махала рукой широкоскулому мужчине, показывающему им свою маленькую ладошку, — Не надо его очаровывать.
— Ну, ты, Лялька, тихоня! — неожиданно процедила Лена, — В тихом омуте!
— Это ты по нему страдаешь по ночам? — спросила Вика серьезным родительским тоном, — Ничего, но он же старый.
— А у меня тяга к стареньким папочкам. Своего-то не было!
— Да что вы девчонки с ума посходили, я пойду, ну вас.
— Мадемуазель, мадемуазель! Виктория! — услышала она. Раздалось несколько курлыкающих голосов, французы были возбуждены ее появлением и, в конце концов, начали скандировать «вива, Виктория». Их остановил окрик часового.
— Они оустербайтеры, — пояснила Лена, — Ой, привет, Лион! Салью!
— Салю! — крикнул немного осипший Лион в очках и одной жилетке, и добавил — Я пришел увидеть тебя, Лена, я очень болен и должен лежать в кровати.
Он закашлялся, а Лена сказала Вике, что ничего не поняла, кроме своего имени.
— Мадемуазель Вики! Сильвупле, сет Роман, сет Лион, Луи, Мишель, кричали ей, а у Вики шла кругом голова, она смотрела то на ту сторону, то на подруг, натянуто улыбалась и не могла понять, что за ад она посетила!
Шквал голосов стоял почище, чем на птичьем базаре. Сколько криков, карканий, хохота вырывалось над общим гвалтом и достигало ушей часовых. Вика всем своим маленьким телом ощущала неловкость, ей не нравилось здесь, она не понимала, как и зачем она сюда попала, ей съежиться хотелось, закрыться руками, зажмуриться, чтобы не летели в нее, эти стремительные взгляды, вспыхивающие во тьме.
— Девоньки, что-то мне тошно тут у вас! — проговорила она и попятилась.
Лена и Валя расступились, не отрываясь от своих знакомцев, а Лион в одной жилетке поверх белой сияющей во тьме рубашки все еще стоял на той стороне.
— Нет, нет, гадость! — цедила Вика, выбираясь из толпы, проходя в центр к аллее, припустившись к бараку со сжатыми до боли кулаками, — Это противно и стыдно, стыдно!
Она не заметила, как перед ней выросла фигура помощника начальника лагеря. Она налетела на него со всего маху, как волна на скалу. Он тотчас схватил ее за запястье и отвел на шаг от себя, запястье при этом не отпуская.
— Я что похож на кусок пространства? Виктория из барака «А», — произнес он по-немецки, — Почему ты одна разгуливаешь по лагерю?
— Я не права, — произнесла Виктория тоже на немецком и опустила глаза, она умела держать себя в руках.
Сейчас Тоггард был опасен. У него были темные мысли, а в руках его была непредсказуемость, вот что пугало ее больше всего. Нет, нет, и все-таки что-то еще отталкивающее было в его круглой физиономии.
На вид ему было лет тридцать, он был из породы поджарых, одновременно, ширококостных мужчин, которые знают о своей мужской силе и умеют очаровывать. Но что-то в нем доводило ее до тошноты.
— Я провожу вас, — неожиданно сказал он и провел рукой по ее спине.
Вика дернулась и, сглотнув комок страха, повела лопаткой. Медленно пошла вперед. Что подумают, Тоггард провожает ее через весь лагерь.
— Ты боишься меня? — спросил Тоггард, — Но я не зверь! Наверное, обо мне тут черт знает что говорят! Но я просто люблю баб, что поделаешь! Ты мне нравишься! Я бы хотел тебе помочь! Но я подожду, когда ты сама дашь мне знать! Не хочу мять тебя, как незабудку. Ты возбуждаешь меня как раз своей независимостью и, кажется, ты умна. Ты умна, — он остановился и посмотрел на нее, — Ты, конечно, тоже славянская самка, и если тебя правильно взять, ты будешь слюной истекать по мужику. Но я подожду, пока ты сама созреешь. Так будет правильнее. Ишь, как ты дышишь, как разъяренная львица! А можно подумать, ты что нибудь поняла.
Они дошли до барака. Вика по-прежнему притворялась, что слушает незнакомую речь и ничего не понимает.