Виктория

— Очень хорошо, молодой человек. Люблю оптимистов, — грустно улыбнулась та.

— Почему вы так говорите?

— Вы видели, что творится в городе? Даце, Карл, — позвала она, а когда сверху выглянули женщина и мужчина, очень похожие друг на друга, она обратилась к ним, — Этот симпатичный юноша хочет самую лучшую шляпу фасона «Британь» светло-коричневого тона размер, — она оценивающе взглянула на Жака, — размер шестьдесят один. Это на осень!

Шляпные мастера переглянулись, улыбнулись новому клиенту, мадам развернулась и поплыла за занавеску. На ходу она оглянулась и проговорила:

— Жизнь продолжается.

От Даце и Карла Жак узнал, что у них действительно работает некая Гретта, очень милая девушка, делает ленточные украшения на женские шляпы и обтягивает тесьмой мужские. Работу берет на дом, потому что здесь тесно. И действительно, кругом стояли деревянные формы с натянутыми на них заготовками, на стеллажах громоздилось несколько рулонов фетра и шелка.

Хоть и пахло какими-то специфическими растворами, в форточку прорывался прохладный ветер, такой ветер всегда приносил Жаку воспоминания детства. Он любил вспоминать годы ученичества, муштры, обязаловки, лихих друзей. Годы, проведенные в колледже, казались ему самыми яркими в его жизни. Но детство уходило все дальше и дальше. Теперь у него было меньше свободы, потому что он сам отвечал за свою жизнь.

Площадь святого Павла была обрамлена полукругом высокой металлической ограды городского парка. Главная аллея парка напрямую выходила к соборной площади, рядом с которой соседствовала городская ратуша. Ему очень хотелось пройти посмотреть, что происходит за этим большим лесным массивом, но он представил себе, как дома переживает мама, и что с ней будет, задержись он еще на два-три часа: аллея была очень длинной. Он решил отложить прогулку на вечер.

Мама встретила его виноватым взглядом:

— Приходила консьержка, сказала, что ей велели составить списки жильцов. Раздевайся. Сегодня луковый суп и горбуша в кляре.

— Идет. Я мою руки.

Такса процокала нестрижеными когтями по паркету, а затем по кафелю за Жаком. Любопытная.

Отец приходил с работы только вечером, сразу после ухода из военного департамента Антверпена он устроился на судоремонтный завод заместителем директора. Элизабет училась до шести. Отец теперь забирал ее из колледжа и приводил домой. Выходило даже немного позже. Мадам Смейтс привыкла уделять все свое внимание старшему сыну в середине дня. Ужин и весь вечер она посвящала дочери. Муж не требовал внимания, наоборот, всячески обособлялся по вечерам в будние дни. Но Барбара и ее дети знали, что отец любит их. Просто эта любовь даровалась им под условием сохранения суверенитета. Вот в выходные — другое дело. Выходные Хендрик Смейтс не представлял себе без домашних хлопот, прогулок по парку или пива на бульваре. В выходные жена и дети могли просить все, что хотели: они имели все права на него, особенно Элизабет.

— Так что ты говорила про Катарину?

Барбара в чепце и фартуке наливала сыну суп из белой овальной супницы.

— Да. Консьержка. Она приходила сказать, что немцы собирают списки жильцов.

— Разве в муниципалитете нет описей?

— Не знаю. Им нужны имена, профессии и возраст. Мне все это не нравится. Начинаются всякие сюрпризы. Пустили их по-хорошему, пусть и ведут себя деликатно.

— Ну, во-первых, наши ребята дали им жару в Льеже и на Маасе. Во-вторых, это же военная власть, мама. Ей не будешь диктовать. Мне недавно одна клиентка сказала: неприлично диктовать девушке, как ей себя вести. А тут не девушка, а целый великан Антигор. Ты сказала наши данные?

— А что мне оставалось? Нужно будет переговорить с соседями. Я давно не была у Полины. Как тебе суп? А что за клиентка?

— Нравится, — ответил Жак и, увидев, как напряглась мама, рассмеялся, Суп нравится. А клиентка… клиентка еще больше.

— Вот как? — Барбара потупилась, — И ты от меня скрыл. И давно это у вас? Кто она?

— Мама, мама, остановись. Я знаю только, что ее зовут Гретта, и она сейчас смотрит на тебя из того окна.

Мадам Смейтс встрепенулась и, резко обернувшись, действительно наткнулась взглядом на курносую куколку в окне напротив.

— Какая беспардонность! Она смотрит тебе прямо в рот!

— А чего плохого, что женщина смотрит в рот мужчине? Давай свою замечательную рыбу.

Она открыла жаровницу, по гостиной разлетелся запах настоящей горбуши в собственном соку и поджаренном луке. Сок, вылившийся из нее, еще булькал на дне посудины.

— О! Как вкусно!

— Не заговаривай мне зубы, пожалуйста! Тебе передалась скрытность от твоего отца. Кто она? Кто ее родители?

— Лучше бы я тебе о ней не упоминал, мама, — мягко заметил Жак, — я ее совсем не знаю, видел один раз.

— Но ты сказал, что она тебе нравится?

— Посмотри на нее. Разве она может не понравиться? Она же милашка!

Мама покачала головой. Жак улыбнулся, поняв, что ему удалось отвлечь маму на другую тему: теперь она не будет думать об оккупационных властях, а станет ревновать к незнакомке, о которой Жак, как ему казалось, знал все на свете.