Виктория (пер. В. К.)

Если бы она знала, какъ всецло принадлежитъ онъ ей каждымъ мгновеньемъ своей жизни! Онъ хотлъ бы быть ея слугой, ея рабомъ, онъ хотлъ бы расчищать ей дорогу своими плечами. Онъ хотлъ бы цловать ея маленькіе башмачки, впречься въ ея экипажъ и топитъ ей печь въ холодные дни. Онъ топилъ бы печь золочеными дровами… Викторія!

Онъ оглянулся. Никто не слышалъ его, онъ былъ наедин съ самимъ собой. Онъ держалъ еще въ рук драгоцнные часы, они тикали, они шли.

Благодарю, благодарю за этотъ прекрасный день! Онъ погладилъ мохъ на камняхъ и упавшіе сучья. Викторія ему не улыбнулась; нтъ, это не въ ея привычк. Она только стояла на пристани, и яркій румянецъ заливалъ ея щеки. Можетъ-быть, она взяла бы часы, если бы онъ ихъ ей далъ.

Солнце сло, и стало прохладно. Онъ почувствовалъ, что весь мокрый. Легко, какъ перо, понесся онъ домой. . . . . . . . . . . . .

Въ замокъ нахали гости изъ города, тамъ шло веселье, музыка и танцы и на круглой башн цлую недлю день и ночь разввался флагъ.

Пора было свозить сно, но лошади нужны были веселымъ гостямъ для катанья, и сно оставалось въ пол. Трава во многихъ мстахъ была еще не скошена, но работниковъ брали правитъ лошадьми, грести, и трава стояла и гнила.

А музыка, не переставая, играла въ желтой зал…

Старый мельникъ на эти дни остановилъ мельницу и заперъ домъ. Онъ сталъ благоразумне: раньше бывало, что веселые горожане назжали на мельницу и выкидывали разныя штуки съ мшками зеренъ. Ночи были теплыя и свтлыя, и это особенно располагало къ разнымъ шуткамъ. Старый камергеръ въ молодости изволилъ разъ собственноручно принести на мельницу въ корыт муравейникъ и бросилъ его подъ жернова. Теперь камергеръ состарился; но сынъ его Отто прізжалъ въ замокъ и развлекался всевозможными забавами, Чего только про него не разсказывали…

Топотъ копытъ и веселые крики раздались въ лсу. Это хала кататься молодежь изъ замка, и лошади были выхоленныя и горячія. Всадники подъхали къ дому мельника, постучали хлыстиками и хотли въ него въхать. Дверь была слишкомъ низка, но они все-таки хотли въхать въ нее.

— Здравствуйте, здравствуйте! — кричали они.

— Мы пріхали васъ навстить!

Мельникъ принудилъ себя улыбнуться на эту выходку.

Потомъ они слзли съ лошадей, крпко ихъ привязали и пустили мельницу въ ходъ.

— Мельница пустая, — закричалъ мельникъ. — Вы испортите мельницу.

Но за оглушительнымъ шумомъ никто ничего не слыхалъ

— Іоганнесъ! — закричалъ мельникъ изо всхъ силъ.

Іоганнесъ пришелъ.

— Они испортятъ мн мельницу! — закричалъ мельникъ, показывая на нихъ рукой.

Іоганнесъ молча направился къ обществу. Онъ былъ страшно блденъ, и жилы вздулись у него на вискахъ. Онъ узналъ Отто, сына камергера, въ кадетской форм, кром него было еще двое другихъ молодыхъ людей. Одинъ изъ нихъ улыбнулся и поклонился ему, чтобы обратитъ все въ шутку.

Іоганнесъ ничего не крикнулъ, не сдлалъ никакого знака, но шелъ своей дорогой. Онъ подошелъ прямо къ Отто. Въ эту минуту онъ увидалъ двухъ амазонокъ, вызжающихъ изъ лсу; одна изъ нихъ была Викторія. Она была въ зеленомъ плать и хала на блой кобыл изъ замка. Она не сошла съ лошади, сидла и глядла на все вопросительными глазами. Тогда Іоганнесъ сразу повернулъ назадъ, пошелъ на плотину и открылъ шлюзъ; шумъ мало-по-малу прекратился, и мельница остановилась.

Отто закричалъ:

— Пусть мельница идетъ! Зачмъ ты это сдлалъ? Пусть мельница идетъ, говорятъ теб.

— Это ты пустилъ мельницу? — спросила Викторія.

— Да, — отвчалъ онъ смясь. — Почему она стоитъ? Почему ее нельзя пустить въ ходъ?

— Потому что она пустая, — отвчалъ Іоганнесъ, задыхаясь, и взглянулъ на него. — Понимаете? Мельница пустая!

— Она была пустая, — ты слышишь? — повторила Викторія

— Почемъ же я зналъ? — спросилъ Отто и засмялся.

— Почему же она пустая? — спрашиваю я. — Разв на мельниц нтъ зеренъ?

— Ну, садись, наконецъ! — прервалъ его одинъ изъ товарищей, чтобы положить этому конецъ.

Вс снова сли на лошадей. Прежде чмъ ухать, одинъ изъ нихъ извинился.

Викторія ухала послдней. Прохавъ нсколько шаговъ, она повернула лошадь и вернулась назадъ.

— Будьте такъ добры, извинитесь передъ вашимъ отцомъ, — сказала она.

— Было бы гораздо естественне, если бы это сдлалъ самъ господинъ кадетъ, — возразилъ онъ.

— Конечно, совершенно врно, но у него есть странности… Какъ давно я не видала васъ. Іоганнесъ.

Онъ взглянулъ на нее, думая, что ослышался. Она забыла прошлое воскресенье, его великій день! Онъ отвчалъ:

— Я видлъ васъ въ воскресенье на пристани.

— Ахъ, да, — вспомнила она. — Какъ хорошо, что вы могли помочь штурману въ поискахъ. Вдь вы нашли двочку?

Онъ отвтилъ коротко, оскорбленный:

— Да. Мы нашли двочку.

— А можетъ-быть, — продолжала она, какъ бы вспомнивъ что-то, — это сдлали вы одни… Ну, да это все равно. Такъ я надюсь, вы передадите вашему отцу поклонъ и извиненіе. Добрый вечеръ!

Она кивнула ему, улыбаясь, дернула за уздечку и ухала.

Когда Викторія исчезла изъ виду, Іоганнесъ, разсерженный и взволнованный, пошелъ въ лсъ. Вдругъ онъ увидлъ Викторію, стоящую одну подъ деревомъ. Она прислонилась къ дереву и рыдала.

Она упала? Ушиблась?

Онъ подошелъ къ ней и спросилъ: