Виктор Вавич

— Может, еще будут, и я пойду. Непременно, может быть, пойду, — шептал Санька. — Если б видел, как уходил Рыбаков с оборонщиками, я б… Во дворе видел — мог же догнать. Бегом, на улице догнал бы. — Санька топнул ногой, затряс головой и повернул назад. И вдруг армяне всей кучей двинулись, и Саньку обогнали двое. Один шел в бурке вперед, а тот его ловил за плечо и что-то громко говорил. И вдруг из полутьмы русский голос навстречу — Рыбаков!

— Ей-богу, никуда, никуда не пройдете. Я сейчас со Слободки, честное слово: патрули, патрули, заставы солдат — и палят чуть что. Охраняют. Погром охраняют. Вот там на углу чуть не застрелили, два раза стреляли, пока сюда добежал. Никуда! Да-да! Громят у Московской заставы. Дайте покурить, у кого есть?

Санька быстро полез в карман, совал Рыбакову последнюю папиросу, боялся, что другие успеют сунуть.

— Мамиканян! Мамиканян! — двое бросились за студентом в бурке.

Рыбаков обернулся.

— У него мать в Баку татары зарезали, так он хочет идти, — студенты кивали на Мамиканяна.

— Ерунда! — кричал вслед Рыбаков — Ни за понюх пропасть. — Пыхая папироской, Рыбаков бегом нагнал Мамиканяна, повернул к себе. — Ну зачем? Зачем?

Все замолкли.

— He могу. Надо. Мне надо, — сдавленно сказал вполголоса и дернул чем-то под буркой.

— Карабин у него, — и студенты тыкали пальцами в бурку, взглядывали на Рыбакова.

Мамиканян отвернул плечом и быстро зашагал по каменному полу. Его отпустили и через секунду бросились за ним. Санька бежал с кучкой студентов, он слышал, как в темноте быстро шаркали ноги, а за этими ногами поспеть! поспеть! Сейчас же! — хлопнула внизу дверь, и Санька бежал следом и еще поддал перед дверью, чтоб скорей, срыву вытолкнуть себя — проклятого себя! — на улицу.

Тихой сыростью дохнул навстречу двор, а Санька не сбавил ходу, он видал при свете фонаря у ворот, как черная бурка свернула вправо. Трое студентов догнали Саньку. Они тихо шли под стенкой. Мамиканян громко шагал посреди панели. И вон на углу фонарь — мутный шар над подъездом. И вон они — солдаты. Штук пять.

Санька прижался к стене.

— Мамиканян! — хрипло позвал кто-то сзади. И стало тихо, только ровно шагал прямо на солдат Мамиканян. Санька без дыхания смотрел вперед. Вот уж солдаты смотрят, один голову пригнул.

— Кто идет!.. Обзывайся! Стой! — солдат с винтовкой наизготовку: — Стой!

Мамиканян стал.

— Оружие есть? — обступили. Тащут! Тащут из-под бурки. — Стой! Из этого самого его!

Мамиканян черной доской стоял недвижно. «Неужели?»

— Мамиканян!!! — заорал Санька, и заорала вся глотка на всю улицу, и в тот же момент грохнул выстрел и следом второй. Санька видел, как рухнул Мамиканян, и вся кровь бросилась в глаза, и Саньку несло вперед, чтоб врезаться, разорвать! — и вдруг нога запнулась, и Санька с разлету стукнул плечом в тротуар. И темней, темней становится в голове. И отлетел свет.

Книга третья

Велосипеды

В отдельном кабинете в «Южном» — и дверь на замке, и штора спущена — Виктор сидел на диване. Расстегнул казакин, и стала видна рубашка — белая в розовую полосочку. Через стол в рубашку глянула Женя, прокусила конфету, и сироп закапал на платье.

— Ой, все через вас! — крикнула Женя и привскочила со стула. Сеньковский схватил в комок салфетку, стал тереть, больше тер по груди, нажимал с силой.

— Хы-хы! — Болотов с края стола давился куском, держал обе горсти у рта, раскачивался. — Как вы… того… с женским полом… по-военному.

— Э, а то не так бывало, — Сеньковский бросил под стол салфетку, сел, — а то… — он погрозил Жене пальцем, — мы и пришпилить умеем.

— Пришпилить! — и Болотов совсем сощурился. — Озорник, ей-богу!

— Гвоздиками! — и Сеньковский присунул лицо к Жене. Женя глянула и перевела по скатерти взгляд на Виктора. Виктор взялся за ус. — Жидовочек! — крикнул Жене Сеньковский. — И жидов тоже. Ух, погодите, мертвым позавидуете! — И Сеньковский застукал пальцем по столу.

— Я жидовка, чего с жидовкой возитесь? Шли бы себе до русских. А что? Еврейка слаще?

— Конфета, скажите! — и Вавич выпятил губу.

— Может, горчица? — и Болотов налег на стол и глядел то на Сеньковского, то на Виктора. — А? — И вдруг один зароготал, откинулся, закашлялся. — Тьфу!

— Не! — и Болотов хитро сощурил глаз. — Не! Теперь вам повадки не будет. Теперь и мы поумнели. Жиды друг за друга — во! Огнем не отожжешь. А мы теперь тоже — союз! — И Болотов вскинул сжатым кулаком и затряс в воздухе. — Союз! — Болотов встал. — Союз русского народа! Православного! — Болотов грузно поставил кулак на стол и вертел головой. И вдруг ляпнул пальцами по столу как скалкой: — Наливай! Витя! Наливай распроклятую. И ей, пусть пьет. Хочь и подавится.

Виктору пришлось полстакана.