Виктор Вавич

Танечка поднималась по лестнице к Тиктиным. На площадке молодой человек с велосипедом дал ей дорогу, прижался к стене и легко взмахнул вверх переднее колесо.

— Merci, — сказала Танечка и глянула боком глаза — другой, большой, поднял весь велосипед, как будто замахнулся им на Таню. Таня пригнулась и сделала быстрых два шажка.

— Не от вас двое, — спросила Саньку Танечка, — с велосипедами?

— Нет… — и Санька улыбнулся конспиративно.

— От вас, — и Таня медленно кивнула головой.

— Ну от нас. Пускай от нас, а что? — Саньку забавляло, что Таня не узнавала Алешку.

— Ничего. Один, поменьше который…

— Глаза? Да? — и Санька закивал головой — угадал, дескать.

— Нет, не глаза, а просто он очень красивый. Лицо замечательное. Не видала таких.

Санька отошел, будто к пепельнице, и хромал больше, чем всегда, — увереннее.

— Нога ж у вас не болит? — и Таня обернулась навстречу Анне Григорьевне. — Понимаете, Анна Григорьевна…

— Хочу и хромаю, — говорил Санька и волок ногу в двери, чиркнул с силой спичку, закурил. — Кому какое дело?

Он прошел к себе в комнату, громко придвинул стул, сел за стол и стал держать в руке тяжелый кнэков квадрат. Щурился на него. Подул. Таня не шла. Он слышал голоса в столовой — завтракали! Санька опустил квадрат в карман тужурки и вышел в переднюю, натягивал шинель и слышал Танин голос:

— …да нет, просто так и напечатано: для охраны городового — пять человек из жителей данного квартала. Не данного, а как-то там…

Санька надел шапку и толкнул ногой дверь.

Таня слышала, как Санька захлопнул входную дверь.

— Глупо, — тихо сказала Таня и поглядела в окно.

— Что вы говорите? — Анна Григорьевна заглядывала в лицо Тане.

— Глупо, говорю, вот сказано, — Танечка оживленно заговорила, — что вот кто же кого охраняет: городовой население или население городового?

— Неужели так и сказано?

— Да-да-да! Так и напечатано, — и Тиктин вышел из дверей кабинета.

— Мое почтенье! — он шаркнул Тане и отмахнул вбок рукой с листом. В другой сверкнуло пенсне. — Стойте, — он приподнял и тряхнул пенсне.

Таня глядела на Тиктина, и Анна Григорьевна повернула голову. Гребень выскакивал, и она подхватила рукой затылок.

Тиктин сел против Тани, разгладил перед собой лист.

— Что такое? — Анна Григорьевна тянулась, перебирая в прическе шпильки.

— Pardon! — Андрей Степанович прикрыл лист рукой и посадил пенсне на нос. — Какая б куцая ни была конституция, — строгим голосом начал Тиктин, — но она сейчас единственный несомненный факт

— А городовые с охраной? — и Танечка прищурилась на Андрея Степановича.

— О городовых мы сейчас поговорим, — лекционным тоном произнес Андрей Степанович и отмахнул со лба волосы. — Так вот-с… — он прихлопнул по листу, — и эту конституцию надо использовать. Для этого около выборов должна быть построена организация, партии иначе говоря, избирательные партии, — нажал голосом Тиктин, — с определенной программой, принципами и так далее. Теперь прошу внимания!

Тиктин снял с листа руку и поправил пенсне.

— Это проект пока. — Глянул поверх пенсне на Таню. — Вот-с Самодержавность народа. Нет! виноват: Правовое самодержавие народа.

Воля народа,
Cчастье его,
Свет и свобода
Прежде всего

Бальмонт… Когда обеспечены основные права гражданина и этим поддерживается законность в государстве, народоправство делается правовым. Самодержавие народа в издании им для себя законов, то есть во власти законодательной, — Тиктин глянул на жену, на Таню.

— Ну-ну! — и Таня стукнула каблучком под столом

— Законы, которые определяют форму правления, права властей, учреждений, их обязанности и взаимные отношения называются основными или конституцией. Она устанавливается на долгое время, и все остальные законы должны вытекать из нее. Таким образом, всякое свободное, — громко прочел это слово Тиктин, — государство должно быть правовым, а следовательно, и кон-сти-ту-ционным.

И он хлопнул ладонью по листу

— Хорошо, хорошо, а дальше! Дальше-то что?

— Свобода слова! И печати, — Тиктин ткнул Таню глазами, — является прямым следствием признания свободы совести.

— Слушайте! Перейдемте туда, — сказала Анна Григорьевна, — а то здесь сейчас накрывать будут.

— Нельзя минуточку? — досадливо сморщился Тиктин.

— Ведь смотри сколько, — Анна Григорьевна поддела пальцем листы.

— Эх! Ну ладно! — Тиктин сбросил пенсне, подобрал листы и, не глядя ни на кого, прошел в кабинет, запер за собой дверь.

— Ну, я пойду! — и Таня встала. — Спасибо, только что пила. Честное слово.

Рыбкой

Виктор качнулся и толкнул Фроську.

— Спит? Свет, говоришь, горит?

Фроська сдергивала рукава шинели.

— Папаша? Какой папаша? А! Приехал?

Виктор раскидистой походкой пошел по коридору, повернул лихо ручку, распахнул дверь, шагнул и качался, держась за ручку.

Петр Саввич сидел у Груниной постели, подобрал ноги под стул и аккуратно переплел руки на груди.

Он минуту глядел на Виктора и молча, с улыбкой кивал головой.

— Здрасс-сте. — Виктор все еще боялся отпустить дверь. Петр Саввич поднялся и протянул обе руки, зашагал к Виктору.