Виктор Авилов

Многие из поклонников Театра на Юго-Западе искренне удивлялись тому, что Виктор Авилов, в отличие от некоторых других артистов труппы, не стремится получить высшее профессиональное образование. Он действительно к этому не стремился, будучи убежденным в том, что основы профессии — в практике и едва ли не в первую очередь в самопознании. Спустя много лет он скажет в интервью: «…Актеры нашего театра играли в спектаклях и по ходу дела окончили институт. Я же решил, что мне поздновато. Не по возрасту. Просто к тому времени я познал профессию практически, „варился“ в театральном котле уже около десяти лет, в моем репертуаре были великие роли. Учиться азам профессии было как-то неловко. Да и времени не хватало. Учиться надо другому. Постигать смысл жизни. И отвечать прежде всего самому себе на главные вопросы бытия… Когда я это понял, неведомая сила потянула меня к познанию. Вы спросите: „Познанию чего?“ Это Нечто можно назвать Богом, Космическим разумом, Судьбой… Эта же сила стала „подбрасывать“ мне встречи с экстрасенсами, которых я забрасывал вопросами. Я стал зачитываться книгами о восточной магии, мистическими трактатами… Изучил философов, прежде всего Канта и Соловьева. Кстати, это было не так просто в конце 80-х. Некоторые из книг приходилось доставать в самиздатовских выпусках. А потом понял, что могу лечить людей. Хотя лечение — это малюсенькая область применения той силы, которую я назвал Нечто… Само актерское искусство — это тоже всего лишь маленькая часть Того… Поначалу жить с этим трудно, а потом переходишь какой-то рубеж, и восприятие событий становится иным. Я не скажу, что легче. Но я уже отношусь к жизненным проблемам по-другому. То, что несколько лет назад казалось тяжелым бременем, к чему продирался с кровью, сейчас кажется не таким уж и важным. Ведь самое страшное, как нам кажется, это смерть. На самом же деле в ней нет ничего страшного…»

А потом был Калигула, в котором Виктор Авилов сыграл, если позволительно так выразиться, учебник экзистенциализма. Беседуя после спектакля с Валерием Беляковичем, я услышала от него странное признание: «Я вообще не понимаю, что он здесь делает…» А позже в одном из интервью Белякович развивал это свое ощущение: «Я там сам много чего не понимал. Настолько все витиевато. С игрой слов, понятий. А он играл, поскольку медиум, сердцем — когда не „работала“ логика, „брал“ чувством. Никто не понимал, почему бьет… Но пробирало до костей!» Действительно, Виктор Авилов играл эту роль так, что трудно, почти невозможно было «расчленить» сложнейший образ мирового репертуара: знакомая, привычная связка «цели — средства» не работала.

Авилов-Калигула был страшен: он не играл со своим окружением, он постепенно и неуклонно подчинял всех без исключения особому способу мирочувствования, который и обозначается философским понятием «экзистенциализм». «Я живу, я убиваю, я обладаю головокружительным могуществом разрушителя, рядом с которым могущество творца кажется жалкой пародией. Это и есть счастье — невыносимое освобождение, презрение ко всему на свете, и кровь, и ненависть вокруг, несравненное уединение человека, окидывающего взглядом всю свою жизнь, необъятная радость безнаказанного убийцы, неумолимая логика, которая перемалывает человеческие жизни… чтобы для меня настало наконец вожделенное одиночество во веки веков… Как это трудно… мне нужно только одно: невозможное. Невозможное!» С таким отчаянием, с такой обреченностью, хрипло, тускло говорил об этом Калигула Виктора Авилова, что и впрямь начинало казаться: вот она, подлинная минута возможности невозможного.

Тем более что и самому Виктору Авилову всегда было интересно и необходимо именно это невозможное, то, что находится за пределом реального, существующего. Авилов искренне считал, что театр влечет человека именно необъяснимым и непознанным — там и только там мы испытываем чувства, о которых и не догадывались; там и только там нас пронзают мысли, никогда прежде не посещавшие; наконец, там и только там мы становимся самими собой…

Обращение Камю к личности Калигулы было вызвано, по точному замечанию литературоведа Самария Великовского, «неблагополучием текущей истории». Обращение Валерия Беляковича к пьесе — теми же причинами реальности конца 1980-х годов. История, как учит нас жизнь, почти никогда не протекает благополучно, и параллели отыщутся сами собой. Тот, конца 1980-х, Калигула не был лицедеем (хотя Авилов наделял его и этими чертами), не был жестоким тираном (хотя и мыслил себя таковым), он был в значительной степени определенным типом личности, в которой бунтарство и отчаяние слились воедино. И невозможно было понять: чего же больше?