Виктор Авилов

Виктор Авилов кино любил, несмотря на то, что считал театр занятием куда более серьезным и значительным, и снимался в этих лентах честно — выкладываясь полностью, пытаясь оправдать поступки своих героев, выстраивая для них логичную линию поведения. Но изменить своей игрой что-то кардинально было не в его силах. В основном это были фильмы-однодневки, в которых безжалостно использовались «нестандартные» внешние данные Авилова. Не более того. Его фонтанирующий, мощный, крепнущий от роли к роли талант оставался в кинематографе невостребованным.

Для упоминавшейся уже статьи Ольги Ненашевой информационным поводом стал выход фильма «Смиренное кладбище», где Авилов сыграл Стаса, бизнесмена-могильщика, выстроившего свое благополучие на трагедиях потерь. Эта роль «дьявола» новой формации несколько выбила Авилова из амплуа романтического, инфернального героя, изначально предложенного ему в кино («Господин оформитель», «Узник замка Иф»), Тем не менее Виктор Авилов считал, что даже «не его» роли дают щедрую возможность задуматься о самом главном — смысле жизни: «Вообще, если бы меня спросили, какое качество ты ценишь в человеке, я сказал бы — мудрость. Потому что она включает все добродетели — честность, порядочность и прочее — и отбрасывает человеческие пороки. Истинно мудрый человек не может быть непорядочным, не может быть злым, хамом… Я мечтал бы сняться в фильме, который для людей стал бы потрясением и источником высоких размышлений о смысле бытия. Но где найти гениального режиссера? И как это снять?..»

Счастье, что для Виктора Авилова театр все-таки всегда оставался неизмеримо выше кинематографа. Он много думал о кино, связывал с ним свои планы, но оставался верен театру. Своему. Единственному. Еще и потому, кроме прочего, что здесь царила во многом уникальная атмосфера студийности, единомыслия, общего дела. Об обсуждениях после каждого спектакля среди поклонников театра ходят легенды — никто из посторонних никогда не был допущен на них, но те, кто терпеливо ждал своих кумиров у служебного входа, хорошо знают — как много времени уходило на эти обсуждения у вымотанных, измочаленных артистов.

Сергей Белякович рассказывает: «Мы всегда отходили от повсеместной театральной традиции, когда к приходу актера носки постираны, рубашка поглажена, гример рядом вьется. Мы этого никогда не имели и не стремились к такому. Носки можно и дома постирать. Ничего страшного. Ничего с тобой не случится. Не в этом дело.

Зато у нас всегда был „старший по спектаклю“. Тот, кто играет одну из главных ролей (в „Гамлете“, например, это должен быть или Гамлет, или Клавдий). Старший после спектакля разбор делает. Мы не разбегаемся, как в других театрах — сыграл, переоделся и уехал, а сидим разговариваем: как сыграли, что хорошо, что плохо? Потому что через месяц, когда следующий спектакль, ничего не вспомнится… А здесь — по свежему… Идем в комнату разбора: это закрепим, это исправим…

И Виктор, который был, как понимаете, старшим по многим спектаклям, вообще ответственно относился к этой обязанности. А уж к таким гастролям, как японские, где играть приходилось в непривычно огромных залах, особенно. Приходилось же переезжать из города в город. Везде разные залы. Так он с утра уже со световиками, звуковиками… Когда дома играли, мог пошутить, сымпровизировать, а на гастролях отдавался полностью. Я ему все говорил:

— Вить, ты как последний спектакль делаешь. Как Мольер, ей-богу…»

Да, он действительно отдавался подготовке к спектаклю и разбору после спектакля с той же страстью, что играл на сцене. Казалось бы, сил уже не оставалось после таких мощнейших ролей, как Гамлет, Калигула, Меркуцио, Мольер, но… врожденное и воспитанное Валерием Беляковичем чувство повышенной ответственности за все, что происходит в твоем театре, придавало силы, помогало четко и жестко сформулировать — что же не случилось на этот раз? Кто виноват в том, что размылся тот или иной акцент? Что произошло с выверенным не раз ритмом?..