Via Combusta

Слишком сильно сменилось его мировоззрение. А Маша, Маша закопалась, по мнению Романа, в своих переживаниях, страхах и желаниях, потеряв всякую ориентацию и способность видеть будущее. Причём, самое дебильное, и это било по самооценке преобразившегося мужчины ржавой кувалдой, что с «тряпкой», с мужиком, которым можно вертеть, крутить и ноги об него вытирать, она жила. Ругала, бесилась, пыхтела, страдала по-своему, но, блин, жила же! А с настоящим мужиком, каким чувствовал себя ноне Роман, мужиком, который может эту истеричку и на место поставить, она жить отказывалась. Вот и поди, как говорится, разберись, чего хотят женщины?

Добившись от судьи по бракоразводному процессу определения места жительства дочери с собой, Маша, как Роману показалось, окончательно слетела с катушек. Как ни увещевал он её, как ни настаивал на совместном паритетном воспитании Кати, Маша встала между ним и дочерью бетонной стеной, запрещая Роману даже видеться с ней, не говоря уже про встречи с бабушкой по папиной линии. Жалобы Романа в органы опеки разбивались вдребезги на том простом основании, что Маша получила от докторов какую-то хитрую бумажку, где было написано, что Кате по медицинским показаниям нужен покой и мирная семейная обстановка. Эту бумажку Маша продлевала каждые полгода три раза подряд. За те полтора года отцовского унижения, когда ты не просто не можешь нормально встретиться с собственным ребёнком, получая от бывшей жены и тёщи колкие, а временами, оскорбительно хамские высказывания-провокации на входе, но и вообще с дочерью месяцами не можешь увидеться, довели Романа до белого каления.

В первый же день, когда ему на выходных разрешено было погулять с дочкой по двору тет-а-тет, Роман не выдержал и увёз её к себе, не отвечая ни на какие звонки, тупо отключив телефон. Истосковавшийся по родному маленькому существу отец, готов был грызться за эту редкую возможность побыть с дочкой наедине, насладиться её вниманием. Он отстреливаться был готов, настолько критически воспринимал тогда жуткую сложившуюся ситуацию, в которой у него не было какого-либо иного выбора.

Хотел сделать хорошо, а получилось ещё хуже. Маша подняла на уши всё отделение Романа, смекнув, что под влиянием своих коллег по работе, которой он с такой самоотверженностью отдавался последние годы, полицейский придёт в себя быстрее. Не будет же он в своих сослуживцев палить из табельного оружия. Расчёт оказался верным, дочку пришлось передать жене, а следом пережить и ещё один унизительный судебный процесс, по итогам которого Романа ещё сильнее ограничили в возможности видеть ребёнка. На этот раз ему запретили приближаться к дочке на приличное расстояние и определили какой-то хаотичный порядок его встреч с ней, установив его только по нечётко определённым дням, при условии согласия матери, и только в присутствии представителя органов социальной опеки. От количества условий, невыполнимых одновременно, Роман окончательно приуныл.

Весь прошлый год, внутренний лев, проснувшийся в Романе, протестовал, рычал, выл, ором орал внутри замкнутого помещения черепной коробки, выжигая это пространство день за днём. Спасала служебная нагрузка, которую Роман хватал и глотал буквально на лету, как заглатывает капустный лист изголодавшийся кролик. Таща, как бурлак, на себе полсотни параллельных дел, Роман мог хоть как-то переключать и отводить от себя копившуюся негативную энергию, трансформируя её подчистую в пользу обществу по будним дням. А на выходных отец просыпался рано утром, принимал душ, гладко брился и направлялся к дому, куда переехали Маша с Катей после развода. Это была невысокая серо-белая московская несколькоэтажка, выходившая своими окнами на эстакаду третьего транспортного кольца Москвы. Плюсов такого переселения Роман не понимал, скорее воспринимая это как побег хоть куда-то, подальше от места жительства отца Кати. И злился. Единственное, что можно было отнести хоть к каким-либо положительным сторонам такого переселения, это были близость дома к парку Горького, пешая доступность к метрополитену и, пожалуй, автоматическое прикрепление всё ещё восстанавливающейся Кати к московскому средне-образовательному и клинико-диагностическому комплексам.

Таким образом, каждый выходной день, Роман подъезжал к дому, где жила Катя, ждал, когда она выходила гулять с мамой или с бабушкой, и, таким странным образом, папа был с дочкой. Хоть как-то, не мытьём, так катанием, но был с ней рядом. По крайней мере, он видел, как она растёт, восстанавливается, прыгая по лужам и скача по газонам с небольшим рюкзачком, набитым игрушками. Роман не сомневался ни на секунду, что там, в этом рюкзачке, наверняка найдётся какая-нибудь кукла из тех, что дарил папа. А может быть, и не одна. И эта мысль согревала сердце мужчины, добавляя смысла в его существование.