– Переводи миллион, – Алексей глухо закашлялся. – Или больше, сколько останется. В нале много не держите. В банках тоже. Как разблокируете счета – всё снимай и пополамь. Нал переводи в доллары, франки, кроны, сам посмотри… В рублях много не держите. Остальное – в битки.
– Я понял, – сомневаясь в правильности подхода, но не осмеливаясь перечить, ответил Леонид.
– Хорошо, что ты понял. Хорошо, – Алексей с трудом вытянул обвислую руку в сторону жены и произнёс. – Еся, подойди. Сядь. Дай пять. Ты холодная вся. Есь, я не знаю, выкарабкаюсь я или нет. Но, чтобы ты знала, я тебя люблю. И Сашу очень люблю. Только такой мудак, как я, мог так долго этого не ценить. Простите меня. Простите меня!
– Лёш… – Есения глубоко выдохнула и уткнулась лбом в мужнину руку. – Мы тебя любим. Я тебя люблю. Саша тебя очень любит. Я не знаю… Как-то будем дальше жить. Вы только живите! Живите оба!
К разрыдавшейся женщине со спины подошёл Леонид и взял за плечи.
– Есения, вам надо уходить. Скоро приедет полиция. Не надо, чтобы они вас тут видели.
– Да, я поняла, – девушка поднялась и провела ладонью по лбу мужа. – Давай вылезай отсюда, муж. Ты нам нужен живой.
– Спасибо, жён, – глаза Алексея блестели и сочились. – Спасибо. Идите. Идите!
– Есения, вы пока выходите, а я в мужскую комнату быстренько заскочу, – провожая девушку к выходу из палаты, произнёс Леонид, которого от такого разговора скрутило. – Подождите меня внизу, там небольшая кафешка есть. Хорошо?
Есения шла по больничному коридору в слезах, которые сегодня текли на удивление активно, но не обжигали и не разъедали воспалённую кожу вокруг глаз. В душе девушки было такое смятение, такой водоворот противоречивых чувств, что было очень сложно ими управлять и взять себя в руки. От ощущения обретённой надежды на спасение хотелось бежать по потолку и кричать. Хотелось двигаться. Стоять на месте было невыносимо, куда-то нужно было отводить выплёскивающуюся наружу энергию. Девушка прошла мимо лифтов и направилась к лестнице. Спускаясь по ступенькам, она нарочно увеличивала темп, чтобы хоть как-то переводить эмоциональные порывы в энергию движения. Спустившись вниз и найдя кафетерий, девушка села за приоконный столик и, достав смартфон, набила короткое сообщение: «Дмитрий, здравствуйте. Если вопрос денег на лечение вашей девочки ещё актуален, пришлите мне сумму и как вам её передать? Есения». Пальцы на руках била крупная дрожь. Отправив сообщение, девушка закрыла глаза, отвернулась в сторону окна и тихо заплакала, позволив себе проявить слабость. Сердце девушки постепенно наполнялось теплом и уверенностью. Зажав в ладони отцовский кулон, девушка глядела в окно и что-то беззвучно шептала. По движению её губ можно было лишь частично понять, что шёпотом многократно выражалась огромная благодарность папе.
Глава 9.
Увидев, как из палаты Алексея Вознесенского выходят его жена и адвокат, Роман испытал лавинообразный прилив обиды и ярости. Отойдя в тень небольшого и неосвещённого холла, Роман проводил буравящим взглядом отстранённо шагающую и не замечающую ничего вокруг Есению, и услышав звук закрывающейся двери мужского туалета, спешно зашагал по коридору в направлении палаты обвиняемого.
Все эти последние дни состояние полицейского, психика которого была раскалена добела, находясь в продолжительном стрессовом напряжении, всё больше деградировало. Он осунулся ещё сильнее и уже был похож, скорее, на дедушку Бармалея, чем на самого Бармалея. Закрывшись глубоко в себе, в своём богатом переживаниями внутреннем мире, основательно там окопавшись и заняв глухую оборону, Роман строил свой план восстановления мировой справедливости, строго соблюдая стройность шатавшейся в голове мысли. Пребывая в достаточно не плохом расположении духа после телефонного разговора с Есенией и понимая, что в её жесткой по отношению к мужу позиции можно быть с высокой долей вероятности уверенным, капитан шил лоскутную простыню дела стежок за стежком, удовлетворённо наблюдая, как вырисовывается нечто целостное и логически законченное.
Благостное расположение духа Романа перечеркнул вчерашний визит молодого и наглого адвоката к начальнику их отделения. Как показалось следователю, Станислав Анатольевич был если не обязан чем-то этому проходимцу, то уж точно был к нему крайне расположен, раскатав перед посетителем такую ковровую дорожку, что его визит больше походил на официальный государственный, в самых верхах. Вообще, всё, что происходило в кабинете Станислава Анатольевича, больше походило на давление на следствие. Романа представили адвокату как профессионального оперативника, опытного следователя с хорошей репутацией, который в силу недавнего перевода из области только начинает свою столичную карьеру.