Весь шар земной...

Но и эта дорога с расшатанными, хлипкими «ле мостами» кончилась в приангарском селе Кежма. Дальше тянулась зимняя охотничья тропа. Она-то и привела маленький караван к избушкам фактории Вановара, торчащим на крутом берегу Подкаменной Тунгуски.

Поселок был мал, но здесь сходились многие таежные дорожки. Сюда приезжали охотники, чтобы продать пушнину и закупить в местной лавке все нужное, от пороха до бисера, которым эвенкийские модницы расшивают одежду.

На вановарском раздорожье можно было узнать последние новости, а главное — послушать кое-что о «небесном госте»: тут его помнили очень хорошо.

Один очевидец рассказывал, как в то памятное утро сидел он, значит, на крыльце. Вдруг «небо раздвоилось», появился огонь. И от того «огненного воспламенения» стало так жарко, «будто рубашка на мне загорелась». В ту же секунду неведомая сила сорвала его с крыльца и бросила на землю. Ну, а что стекла все повыбило — это уже само собой.

Но наиболее интересным был рассказ эвенка Ильи Петрова, прозванного Лючетканом.

Летом 1908 года он с вдовой брата и старым знакомым, Василием Охченом, пасли оленей возле речки Дюлюшмы. В то утро все трое спали в чуме.

Огненный шар они не видели. Их сон был прерван самым невероятным образом: «что-то» сдуло чум, а спавших разметало вокруг.

Сам Лючеткан, пролетев по воздуху, сильно ударился о дерево, и у него «ум кружал». Когда «кружение ума» прекратилось, эвенк увидел такое, что подумал, будто продолжается страшный сон. Тайги, такой знакомой и привычной, не было.

Деревья, сломанные, вырванные с корнем, дымящиеся, лежали на земле. Исчезли и олени. Несколько опаленных туш валялось неподалеку от стойбища.

В тех же местах памятным летом пас стада сват Лючеткана, Онкуль. «Он» сжег у свата разное добро, которое тот хранил в лабазах на столбах, чтобы не добрались лесные звери.

Может ли Лючеткан сказать, в каких местах все это было? Может: однако, где-то между речками Хушмо и Кимчу. Шибко плохое место! А как туда добраться? Лючеткан отвечал неохотно, но толково.

Кулик помнил: карта, вырезанная ножом на куске бересты неграмотным эвенком, помогла когда-то путешественнику Петру Кропоткину разобраться в путанице рек и хребтов глухого уголка Сибири. У народа, тысячелетиями живущего в тайге, для обозначения различных особенностей рельефа местности куда больше слов, чем у европейских географов.

Если Лючеткан сказал, что огонь «палил лес» где-то у Хушмо — значит, так оно и есть.

…Кулику не терпелось. Даже не выспавшись с дороги, стал искать лошадей. Он понимал, что далеко ему не пробраться. Но хотя бы своими глазами увидеть поваленный и сожженный лес!

В тайгу вела тропа, натоптанная легкими оленями. Лошади проваливались на ней по брюхо. Их спины быстро взмокли. Поторопился русский начальник, зря поторопился!

Вернувшись в Вановару, раздосадованный Кулик вступил в переговоры с эвенком Охченом. Ну что же, раз Лючеткан пойдет, то и он, Охчен, пожалуй, готов довезти русского начальника на своих оленях поближе к страшному месту. Туда, где «он» лес палил, Охчен идти не согласен, но русский пусть идет, Охчен будет ждать его четыре дня.

Все получилось, однако, опять не так, как хотелось Кулику. Охчен оказался изрядным лентяем и хитрецом. Он взял с собой свое многочисленное семейство. С утра ловля рассеявшихся по тайге в поисках корма оленей, бесконечные сборы, долгое чаепитие, потом неторопливый, без понукания упряжек, ход по тайге, — а глядишь, уж скоро вечер, да и у Охчена что-то поясницу беда как разламывает…

Хорошо, если за день удавалось пройти несколько километров. Кулик кипел, но не подавал вида, хотя ему временами хотелось бросить эвенков и бежать вперед на лыжах: ведь караван втянулся в зону бурелома.

Да, вот они, следы катастрофы. Весь крупный лес по холмам повален рядами — и какая же дикая сила смела его, если вековые стволы либо выворочены из земли вместе с черными переплетениями корней, либо переломаны, будто спички. И стволы и ветви покрыты тонким обуглившимся слоем. Пронесись здесь лесной пожар, мелкие сучья не обуглились бы, а сгорели дотла. Значит, здешний лес обожжен, опален метеоритом. Надо пройти еще немного, и картина станет яснее.

Но вот тут-то Охчен и заупрямился. Нет, дальше ему идти никак нельзя. Да и зачем идти, если туша лося, которого он подстрелил в начале зимы, зарыта вон в том сугробе?

Однако Кулик проявил твердость. Его проводники не хотят идти дальше? Хорошо, пусть так.

А как насчет четырех дней, о которых договорились? Эти четыре дня будем ходить вместе по окрестным горам. Не дальше, а вокруг.

Проводники нехотя согласились.

Стояли солнечные апрельские дни. Подтаявший снег тяжелыми комьями подлипал к лыжам. Кулик отирал пот, карабкаясь по крутому склону. Он выбрался к вершине — и замер.

Перед ним лежало плоскогорье, замкнутое цепью белоснежных гор. На них, насколько можно было судить, ни одного взрослого дерева, одна мелкая поросль. И на плоскогорье — то же. Все лесные великаны повержены на землю. А по бокам — могучая синева плотной тайги.